Сегодня в приказе объявлено о сформировании штабов остальных корпусов – гренадерского и восьми армейских – в дополнение к сформированным уже в ноябре шести; также назначены и корпусные командиры. Выбор этих лиц показывает, до какой степени мы бедны хорошими боевыми генералами; между этими лицами есть такие, которые едва годны и в начальники дивизии.

20 февраля. Воскресенье. Утром был на выносе тела умершего генерала Аничкова. В свое время это был замечательно способный офицер, отличный редактор. В первые годы моего управления Военным министерством он был одним из главных моих помощников в деле предпринятых реформ: на нем лежала преимущественно редакционная работа. К сожалению, он рано сошел с поприща: последние семь лет жил в отставке, в болезненном состоянии, близком к умопомешательству. Давно уже я не виделся с ним; сегодня, взглянув на него в гробу, перенесся мыслями за пятнадцать лет назад, к эпохе кипучей деятельности нашей военной администрации, к началу всего длинного ряда преобразований, приведшего к настоящему нашему военному устройству.

22 февраля. Вторник. В происходившем сегодня совещании у государя читались сведения, полученные из Берлина и Вены. Игнатьев имел продолжительные разговоры с Бисмарком, который сулил полную поддержку России в восточном вопросе, не только дипломатическую, но и материальную – войском и деньгами, – если только мы предоставим Германии возможность беспрепятственно расправиться с Францией. Не остается никакого сомнения в том, что Бисмарк точит зуб на ненавистную ему Францию; хочет доконать ее, пока еще она не окрепла и в Германии еще не остыл воинственный пыл. Наш канцлер отвечал нашему послу, что Россия не может сочувствовать враждебным замыслам Германии против Франции, но, с другой стороны, и с Францией не входит ни в какие соглашения. После этого ответа неизвестно, захочет ли Бисмарк выполнить данное Игнатьеву обещание – принять на себя почин соглашения между державами для подписания общего протокола по восточному вопросу приблизительно в том виде, в каком он был проектирован нашей дипломатической канцелярией.

Из Вены получены ответы Андраши на предложения наши относительно некоторых изменений в проектированной политической конвенции между Россией и Австро-Венгрией на случай распада Турции. Перемены эти более касаются редакции, чем существа дела; но в этих диалектических тонкостях проглядывает задняя мысль Венского кабинета – пользоваться любыми случайностями для захвата всей Боснии и Герцеговины. Австрия всегда любила чужими руками жар загребать.

Вместо того чтобы ехать в заседание Комитета министров, я навестил больного Александра Аггеевича Абазу. Разговор наш от общих вопросов политических, естественно, перешел на финансы. Абаза, хоть и дружен с Рейтерном, но не скрывает, что наш министр финансов впал в какое-то нравственное расслабление; он в таком нервном состоянии, что не может серьезно заниматься делом. Когда я завел речь о том, что нет никого, кто мог бы быть предложен кандидатом для замещения Рейтерна, то из некоторых слов Александра Аггеевича заключил, что он сам не отказался бы от места министра финансов, если б его несколько настойчивее попросили.

24 февраля. Четверг. По окончании моего доклада государь удержал меня и принял в моем присутствии графа Палена, министра юстиции. Поводом к тому было желание государя, чтобы все министры, в ведении которых имеются высшие учебные заведения, снова собрались для обсуждения мер противодействия распространению так называемого нигилизма между учащейся молодежью. А так как из всех министров я старший, то совещание должно быть под моим председательством. По этому поводу граф Пален доложил государю о ходе происходящего в настоящее время судебного процесса о политической пропаганде[117].

Я вполне присоединился к мнению министра юстиции о том, что гласность была бы лучшим средством для противодействия зловредному направлению нашей молодежи и антисоциальным учениям, увлекающим множество легкомысленных людей. Таинственность придает какой-то интерес и заманчивость самым нелепым и безобразным замыслам; полное раскрытие этих замыслов лучше всяких преследований нанесет удар зловредным учениям.

5 марта. Суббота. Более недели не было ничего, стоившего внесения в дневник. Политическое положение дел мало изменилось. С одной стороны, английское правительство склоняется к подписанию коллективного протокола, предложенного нашим кабинетом через генерала Игнатьева (торгуются только из-за редакционных тонкостей, не имеющих существенного значения); с другой же стороны – в Константинополе положение дел обещает мало хорошего: хотя между Турцией и Сербией мир заключен, однако же с Черногорией переговоры не имели успеха; турки нахально заявляют, будто Черногория считается partie intégrante de l’Empire Ottoman[118], и отказывают в уступках территориальных, выговоренных на конференции. В Боснии и Герцеговине возобновляется восстание; меридиты[119] угрожают туркам. Правительство турецкое не считает себя прочным, и в Константинополе ежедневно ожидают какого-нибудь нового сюрприза. Истые мусульмане и софты[120] грозят призванием снова Митхад-паши из ссылки. При такой обстановке можно ли придавать какое-нибудь значение обещаниям Порты, даже если бы они были вполне искренни? Сегодня при докладе канцлера государь выражал опасение, что, несмотря даже на подписание протокола шестью державами, восточные дела не разрешатся без кровопролития. Уже нет речи о близкой демобилизации нашей армии.

Сегодня в ночь скончался старший сын великого князя Владимира Александровича Александр Владимирович, после продолжительной болезни. Хотя ребенку было всего полтора года, однако же государь очень огорчен.

7 марта. Понедельник. Вчера вечером тело покойного великого князя перевезено с обычной церемонией в Петропавловскую крепость, а сегодня утром прошло погребение. Вся царская семья погружена в печаль. К тому же получены весьма тревожные сведения о болезни старшего брата императрицы, принца Карла Гессен-Дармштадтского. Императрица намерена даже немедленно отправиться в Дармштадт; к завтрашнему вечеру велено приготовить поезд для ее величества.

8 марта. Вторник. Императрица отменила свой отъезд за границу; больной брат ее в таком положении, что едва ли она застала бы его в живых. После своего доклада я присутствовал при докладе канцлера. Из Вены получено известие, что конвенция подписана; по этому случаю император Франц-Иосиф в трогательной телеграмме сообщает нашему государю свою радость. Из Лондона еще нет известия о том, как приняты предложенные нами редакционные поправки в протоколе. В Константинополе вчера происходила комедия открытия парламента. Турки нахальны более чем когда-либо; они заранее заявили английскому правительству, что не дадут своего согласия на какой бы то ни было протокол. И всё это Англия переносит со стоическим смирением.