«Как там сказал Администратор? «Я ухожу, как Первосвященник, который стал свидетелем разрушения Храма». Так, кажется. Неужели история никому не учит? Неужели мы обречены раз за разом сдавать ей невыученный урок? — Он покатал под языком слюну, пропитанную лекарственной горечью, с трудом сглотнул. — Мне мы все напоминаем путника, обнаружившего в пустыне собственные следы. А сил ползти дальше просто нет».

Он закрыл глаза. Надо было отмотать плёнку памяти назад, найти тот момент, когда произошёл системный сбой, и ошибка стала порождать череду ошибок, вязать их гордиевым узлом, удавкой набрасывать на шею…

Он ещё застал сталинских зубров Контроля. Могучих людей, могучей судьбы. Загубившие не одну тысячу жизней и положившие на алтарь великой страны собственную, они ведали истинную цену всему: человеку, времени, стране. Благодаря им, Салин умел быть благодарным и презирал людей, лишённых этого чувства, он стал другим. Врождённый иезуитский ум стал ещё более острым и изощрённым. Но самое странное, если не страшное, только, перевалив за пятидесятилетний рубеж, войдя в возраст зубра, приняв от них дела и эстафету Контроля, он понял по-настоящему… нет ещё не понял, не постиг, а лишь ощутил свою страну.

Она представилась ему огромной, трепещущей от бродящих в её толщи волн энергии, бесформенной массой, распластавшейся в низинах между великими горами и берегами океанов. Она была так огромна, что человеческим умом не постигнуть, то ли это тело исполинского зверя, то ли сама жизнь, спрессованная в студенистую клокочущую массу. Она жила, дышала, заходилась судорогой, пила соки принявшей её земли и бросала в чёрное в высверках звёзд небо протуберанцы ослепительного бело-золотого цвета.

На её багрово-коричневой поверхности, подёрнутой тонкой мертвенно-белой плёнкой, дрожала в такт её дыханию полуразрушенная пирамида.

Он вдруг увидел себя почти на самой вершине, отчаянно цепляющегося за крошащиеся камни, среди таких же, как и он, правящих и руководящих, «ответственных сотрудников» и «компетентных инстанций». А аморфная биомасса готова была поглотить рассыпающуюся пирамиду, как и все предыдущие и последующие.

Знание пришло во сне. В жуткой в своей противоестественной реальности сне. С трудом оторвав голову от подушки, всё ещё в липкой тине сна, встал с постели. Распахнул окно, впустил в комнату студёный валдайский ветер. Глотал жидкий лёд воздуха. Протрезвления не наступало. Завораживающий образ бурящей массы, раскачивающей и разъедающей пирамиду, накрепко засел в голове. Он понял, навсегда.

А утром позвонил Решетников. Надо было срочно возвращаться в Москву. Умер Брежнев. Началось…

По служебным обязанностям он вместе со всеми пытался спасти то, что, как он понимал, было обречённо, скрепя сердце играл, крутил операции, меньше всех веря в их успех.

Весь секрет был в том, что эта масса не способна была порождать пирамиды. Их жёсткая иерархия и законченность были чужды её аморфной природе. Правители всегда привносили её извне, очарованные порядком и благолепием заморских стран. Но не они, а сама масса решала, обволочь ли её животворной слизью, напитать до вершины живительными соками, или отторгнуть, позволив жить самой по себе, чтобы нежданно-негаданно развалить одним мощным толчком клокочущей энергией утробы. По его убеждению, все проекты, рекламируемые многочисленной крикливой братией реформаторов были обречены. Вопрос лишь времени и долготерпения массы.

Он знал, пирамида рухнет, из её останков не раз попытаются с грехом пополам соорудить новую. Так было всегда. И эту тенденцию не сломить, если только не перестрелять безумных архитекторов и полупьяных каменщиков. А на это никто идти не хотел.

Новый Генсек, чью кандидатуру одобрила сам Маргарет Тэчер, а Громыко согласовал с кем-то в Вашингтоне, затеял перестройку пирамиды. А людская масса под ней уже забурлила, как перезревшая квашня. В кругах элиты режима стихийно возник нездоровый интерес к массажисткам-экстрасенсам, ясновидящим, толкователям карт Таро, тантра, агни и просто йогам, астрологам и уфологам. Мода хлынула на нижние этажи, как вода из прохудившегося унитаза. На газетных полосах, в радио и телеэфире вдруг замелькали «масоны», «тайные ордена», «Бильдельбергский клуб», «Бнай Брит». Появились толкователи эзотерической символики сталинских высоток и государственной атрибутики СССР. Салин хохотал до слёз, когда родной ЦК выступил учредителем шизофренической газетёнки с претенциозным названием «Голос Вселенной». А что оставалось делать? Только смеяться, сам же и разбудил эту волну!

Пока Генсек с проамериканской кличкой «Горби» гробил пирамиду власти и будоражил ложной вольностью толпу, в чрезвычайно узком кругу было принято решение работать на перспективу. Никакой чрезвычайщиной пирамиду СССР уже было не спасти. Попытаться стоило, но лишь как способом уйти в тень, громко хлопнув дверью. Самым разумным посчитали набраться терпения и, не спеша и не оглядываясь на суетящихся у оказавшегося без присмотра корыта власти, закладывать фундамент новой пирамиды.

И тут под различными личинами, под различными предлогами через границы хлынули, как гастарбайтеры на стройку, иноземные «вольные каменщики», «мастера» и «магистры». Каждый со своим проектом пирамиды, своим уставом и сметой работ. Почувствовав сладостный запах зелёных банкнот, многие из отечественных строителей бросились записываться в разнорабочие, подмастерья и прорабы грядущей стройки века. Партбилеты пока не сдавали. Наоборот, хлынули в парткомы, записываться в «горбачёвский партнабор».

Система Контроля трещала по швам. Но это только казалось. Просто временно ослабили удела. Ждали подхода настоящих, готовя и перепроверяя условия предстоящего агремана.

И тогда, так же, во сне-полубреде, Салина посетила догадка: а вдруг в слепоте полной власти и тотального контроля они просмотрели настоящих, но своих.

Стоило только допустить, что масса только с высоты пирамиды кажется киселём, что внутри она таит жёсткую кристаллическую решётку, что из неё она куёт стержни, прошивающие очередную привнесённую из-за рубежа пирамиду власти, и что только эти стрежни даруют пирамиде устойчивость и целостность, стоит изъять их, и уже ничто не спасёт государственную пирамиду от краха.

Смутная догадка стала основой широкомасштабной операции. Тогда-то он благословил проклятущее карьерное ремесло. Разве смог бы он, уподобившись оставленным за спиной чистоплюям, погоревшим выскочкам и сломавшимся слюнявым идеалистам, мечтать получить в свои руки такое дело и такой аппарат. Сотни вышколенных сотрудников была в его полном распоряжении. Несколько звонков, пару инструктивных бесед с нужными людьми — и завертелось колесо розыска.

Тогда ещё можно было работать. Пятое Управление КГБ ещё исправно ловило мышей. И партвзносы платились исправно. А в головах оперов ещё не поселилось «новое мышление».

Те, кому полагалось прочесали читательские абонементы в основных библиотеках двух столиц и вычислили по нужным книгам