Я не могу дышать. Я не могу двигаться. Передо мной находится нечто столь опасное, что страх парализует даже мои голосовые связки. Я знала, что он злой. Но никогда не знала, что он… такой. В нем нет ничего. Ничего, что я хотя бы условно могла назвать человеческим.

– Да. – Это слово звучит дрожащим шепотом – не от страха, от ярости. – Но эта девушка – не Лили. Нет смысла причинять ей боль. Это не произведет такого эффекта.

– Разве? – Мэлвин смотрит на меня оценивающе, словно птица на жука. – Я позволю тебе выбирать.

Оператор тихонько включает камеру. Я ослеплена неожиданно вспыхнувшими прожекторами, горячие лучи которых направлены мне в лицо. Но не моргаю. Не могу. Если я проявлю хоть какую-то слабость, он получит меня целиком и полностью.

– Выбирать что? – Маленький деревянный обломок с силой прижат к моей коже, и я чувствую, как он оставляет на ней отпечаток. Переношу вес на левую ногу, чтобы никто не видел, что у меня в правой руке.

– Я позволю этой девушке уйти, если ты попросишь о том, чтобы занять ее место. Но ты должна желать этого, Джина. Ты должна просить. Умоляй меня. Если ты это сделаешь, я отпущу ее и позволю ей уйти. Ей понадобится не один час, чтобы добраться до дороги. И еще больше времени – прежде чем она найдет кого-нибудь, кто согласится выслушать ее. Она наркоманка, шлюха. Быть может, никто вообще не поверит ей. – Губы его кривятся, на них медленно появляется улыбка. – Но она будет жить. Я знаю, как сильно тебе хочется спасать людей.

Воздух в моих легких превращается в яд. Мэлвин нашел мою уязвимость. Он знает, что я сделаю. Но прежде я говорю:

– Ты никогда не получишь Коннора.

– О, Коннор весь твой, – отвечает Мэлвин. – Однако я намерен заполучить Брэйди. Можешь на это рассчитывать. Так что ты ответишь? Потому что, так или иначе, ты умрешь сегодня ночью. Но этой девушке умирать не обязательно. Время идет, Джина. Выбирай.

Я больше не хочу смотреть в эти жуткие глаза. Я опускаю веки и произношу:

– Пожалуйста, Мэл. Пожалуйста, отпусти ее. Я тебя умоляю.

Эти слова жгут мне рот. Хуже того, я только что назвала его Мэлом. Впервые с того дня, как наши жизни раскололись, наши пути разошлись. Я гадаю, заметил ли он это вообще.

– Хорошая девочка, – говорит Мэлвин. Я ощущаю кожей неожиданный жар – он прикладывает руку к моей щеке. – Отлично. Она получит свою жизнь. Я всегда знал, что ты сдашься, если я найду правильную мотивацию.

Он склоняется ближе ко мне. Его дыхание касается моей кожи. Его пальцы нежно прослеживают линию моего подбородка, моих губ. Я не открываю глаз. «Боже, я не могу смотреть. Не могу». Трясусь всем телом. От введенных препаратов у меня кружится голова, мне трудно держать равновесие. Я хочу, чтобы Энни снова выкрутила мою раненую руку – только для того, чтобы в голове у меня прояснилось.

– Спустите девчонку вниз, – говорит Мэлвин. Он обращается не ко мне, но его губы так близко к моей щеке, что при движении задевают мою кожу. – Уведите ее отсюда. Выведите на дорогу и прикажите бежать.

Заклятье распадается, но разрушаю его не я, а жужжание лебедки, тихий тонкий вой механизма и полузадушенный вскрик девушки. Она плачет.

– О боже, спасибо, спасибо…

– Прочь, – роняет Мэлвин. – Или я убью тебя.

Слышу поспешный перестук ног. Она убегает.

«Сейчас, – думаю я. – Сейчас». Я не промахнусь. Он совсем рядом.

Я открываю глаза и незаметно перехватываю свой деревянный кинжал. Кто-то смеется.

Это потрясает меня. Это потрясает и Мэлвина тоже. Мы оба оборачиваемся к двери. Там, прислонившись к косяку, стоит Энни, с виду совершенно невменяемая, и хихикает, глядя, как другая девушка бежит, спасая свою жизнь.

– Сукин сын, – произносит Энни. – Я думала, что ты до хрена крутой, старик. А ты отпускаешь людей, заключаешь сделки… На кой? Ведь эта жалкая сучка уже у тебя в руках!

– Ты говоришь о моей жене, Энни, – отвечает Мэлвин. Голос у него негромкий и спокойный, но глаза… он глубоко погрузился в те фантазии, которые так тщательно взлелеял. – Не смей проявлять неуважение к моей жене.

– К этой? – Энни презрительно кривит губы. – Она никто.

– Она моя.

Мэлвин движется так быстро, что это движение невозможно отследить – словно прыжок атакующей змеи. Он ударяет Энни головой о дверной косяк, снова и снова; череда ударов столь невероятно жестоких, что мне и в голову не приходит сделать что-то, броситься на него, попытаться спасти ее. Он, словно тигр, охвачен кровавой яростью, и я в ужасе. Все застыли, даже съемочная бригада, которая, должно быть, видела жуткие сцены, невообразимые для меня.

Я не хочу видеть это, но не могу закрыть глаза. Это неизбежно, как кошмар. Энни, хрипя, падает на пол, невидящие глаза залиты кровью. Она ползет ко мне.

Я отшатываюсь, не в силах совладать с инстинктом. Внутри у меня завывает паника, черное торнадо отчаяния, потому что тонкая щепка в моей руке – ничто, ничто против этого безумия, и все, что я твердила себе, – ложь. Ничто не может остановить Мэлвина Ройяла.

Он переступает через Энни, выхватывает из ящика, стоящего на верстаке, отвертку и одним мощным ударом вонзает ей в череп.

А потом окончательно утрачивает контроль над собой.

В глазах у меня темнеет. Я не могу видеть это. Я не могу знать это. Мой разум пытается убежать от этого, скрыться, словно ребенок в лабиринте, и я слышу, как я кричу, потому что Энни не может кричать, она не издает ни звука, и всё, чего мне хочется, – это бежать.

Но я не смогу пройти мимо него. Едва пошевелюсь, стану следующей его жертвой.

В конце концов Мэлвин останавливается, но не потому, что насытил свою ярость, а потому, что устал. Я вижу, как тяжело вздымается его грудная клетка, как трясутся руки, а в забитой насмерть женщине, лежащей на полу, трудно опознать человеческое существо – по крайней мере, по тому, что осталось от ее головы.

Оператор и осветитель не издали ни звука, не пошевелились. Они тоже застыли на месте, как будто осознали, что рядом с ними находится зверь, который может с такой же легкостью сожрать и их. Мэлвин садится на корточки и смотрит на оператора. С его рук капает кровь Энни, он так и не выпустил отвертку.

– Продолжай снимать, – говорит Мэлвин оператору, и – о господи! – это голос того человека, за которого я когда-то вышла замуж. Человека, который клялся любить, помогать и защищать. – Я только начал.

Чувствую, как уплываю прочь. Это не обморок; я знаю, что не могу выставить себя уязвимой. Но ощущаю, как мой разум покидает тело и парит, точно воздушный шарик, привязанный лишь тонкой нитью к этому тяжелому, трясущемуся мешку плоти. С этого расстояния, глядя вниз, я не чувствую ни ужаса, ни тошноты. Я не смотрю. Я верю в то, что где-то мои дети по-прежнему живы и в безопасности. Что где-то есть Сэм, с которым все в порядке.