Она ошиблась. Но прежде чем пришел ответ, произошли другие, более важные события, заставившие ее на время позабыть об этом деле.

Три недели спустя как-то после завтрака она сидела в качалке на открытой веранде дома в Нантакете и лениво болтала с Мелиссой, обсуждая сравнительные достоинства Брюса Спрингстена и Боба Марли и одновременно думая о том, что потрясающая сексуальность Бо Фрейзера действует на нее, пожалуй, слишком уж сильно; и тут она услышала, что зазвонил телефон.

— Я подойду, — крикнула она Мэри Роуз, которая лежала во дворе в гамаке. — Это, наверное, папа, он обещал сегодня позвонить.

Но это был не Александр. Звонили из Нью-Йорка, из госпиталя Святого Винсента. У Малыша произошел сердечный приступ, и он был сейчас в этом госпитале, в критическом состоянии.

* * *

Вместе с Мэри Роуз, Фредди и Кендриком Шарлотта помчалась в Нью-Йорк. Новости, которые ждали их в госпитале Святого Винсента, были неутешительными. Малыш действительно находился в критическом состоянии, произошедший с ним приступ оказался очень серьезным. Но с другой стороны, заверил их доктор Робертсон, хорошо уже то, что после поступления в госпиталь Малышу не становится хуже. Все решат ближайшие двенадцать часов. Эти двенадцать часов, а потом еще шесть Мэри Роуз провела в больнице; и только под конец Малыш открыл свои большие голубые глаза, подмигнул миловидной сестре, которая устанавливала ему контакты для снятия электрокардиограммы, и снова закрыл их.

Срочно вызванный доктор Робертсон счел это, хотя и с осторожностью, обнадеживающим признаком; спустя еще двенадцать часов он констатировал, что непосредственная опасность миновала. Напряжение, в котором все эти часы пребывала Мэри Роуз, внезапно спало с нее, она устроила истерику и пожелала немедленно узнать то, что удивляло и мучило ее с самого начала: почему Малыша доставили в госпиталь Святого Винсента, находящийся в Гринвич-Виллидж, а не в городскую больницу Нью-Йорка, которая была гораздо ближе к их дому.

Джефф Робертсон, не найдя удовлетворительного объяснения, вынужден был сказать ей, что приступ случился в тот момент, когда Малыш был в постели одной молодой женщины, живущей в Гринвич-Виллидж; она-то и вызвала «скорую».

— Не повезло дядюшке Малышу, — заявил Макс, когда услышал обо всем этом. — Надо же, бедняга, чтобы так не повезло!

Шарлотта, стараясь, чтобы слова ее прозвучали не чересчур нравоучительно, возразила, что, когда у человека происходит тяжелый сердечный приступ, это гораздо серьезнее, чем «не повезло»; Макс огрызнулся, что он имел в виду не сам приступ, а то место, которое избрал для этого Малыш.

— Теперь ему тетя Мэри Роуз устроит, голову даю на отсечение. Так, что у него и второй приступ будет.

— Интересно, кто была эта женщина? — сказала Георгина.

— Какая-нибудь шлюха, наверное, — не задумываясь ответил Макс.

— Но самая плохая для бедняги Малыша новость, — проговорила Шарлотта, — это то, что дедушка вернулся в банк.

Малыш, 1982

Вопреки столь уверенно высказанному предположению Макса, Малыш был тогда в постели не со шлюхой, а с Энджи. И если бы его спросили, стоило ли это сердечного приступа, он бы без колебаний ответил утвердительно.

Он с удивлением оглядывался теперь назад, на те десять лет, что прожил без Энджи: как мог он все эти годы считать себя счастливым, да хотя бы только удовлетворенным?! Он испытывал к Энджи не привязанность, не влечение, даже не страсть, и когда бывал с ней, то не просто получал огромное наслаждение. Он действительно любил Энджи, не сомневался в своем чувстве, и одна только эта уверенность уже делала его счастливым.

Энджи очень сильно изменилась за эти десять лет; внешний шик и обаяние юности сменились опытом, знанием и пониманием жизни; вместо наивной прямолинейной хитрости появились проницательность и тонкая практичность; откровенная ранняя сексуальность уступила место чувственности. Теперь она была богатой, добившейся успеха женщиной, и Малышу, как ни странно, это нравилось и даже льстило. Прежде его постоянно преследовала мысль, что она может просто использовать его — пусть и не очень уж сильно, но пользоваться его деньгами; что ее может привлекать в нем пусть и в самой небольшой мере, но все-таки его власть, а не он сам. Теперь же, когда она сама стала богатой и влиятельной, ей незачем было оставаться с ним ради того, что он мог бы ей дать или для нее сделать; теперь уже было очевидно, что ей нужен он сам, и осознание этого наполняло его таким счастьем, которого он никогда в жизни раньше не испытывал. Он хорошо помнил, какая буря эмоций охватила его, когда он увидел на конверте ее аккуратный, но некрасивый почерк: он тогда так разволновался, что вынужден был сесть, выпить чашку очень крепкого кофе и только после этого смог заставить себя вскрыть конверт. Потом он сидел и перечитывал письмо, тронутый тем, что она не поленилась написать ему, взволнованный ее предстоявшим приездом в Нью-Йорк, обрадованный тем, что она явно хотела забыть прошлое и восстановить их дружбу; он перечитывал и видел, как листок дрожит в его руке.

И в тот самый момент, как он увидел ее — она сидела такая прекрасная, притягивавшая к себе, — заговорил с ней, дотронулся до ее руки, ощутил запах ее духов, — в тот самый момент он понял, что чего бы это ни стоило и что бы ни произошло, но он обязательно должен вернуть ее.

Сделать это оказалось не очень трудно. Она сама ясно дала понять, что хочет того же. Через два дня после первой их встречи они вместе поужинали, а потом отправились прямо к ней в номер, в гостиницу «Пьер».

— Занятно, правда, — проговорила Энджи, доставая из холодильника шампанское и наливая Малышу бокал, — что теперь я тебя принимаю с шиком, а не наоборот? Мне это нравится.

— Мне тоже, — согласился Малыш. — Зачем только мы зря потеряли десять лет?

— Действительно.

Наступила пауза; оба они испытывали смущение и держались несколько напряженно, так, словно до этого и не сидели вместе в ресторане. Энджи подошла к окну.

— Надо нам что-нибудь придумать. Как в доброе старое время. А не пойти ли покататься в карете? Вон их там сколько.

— Только если ты сядешь рядом со мной, в карету. На козлах, рядом с кучером, я тебе быть не позволю.

— Малыш, обещаю, что сяду с тобой. Пошли.

Они спустились вниз и перебежали через улицу к длинной веренице стоявших у обочины экипажей.

— По самому длинному маршруту, какой у вас есть, — велела Энджи вознице, забираясь в карету.

Карета двинулась в сторону парка; Малыш сидел, ужасаясь при мысли, что может попасться на глаза кому-нибудь из знакомых, но одновременно и млея от удовольствия. Энджи посмотрела на него и широко улыбнулась.

— А я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Не надо. Кто тебя тут увидит или узнает? Дай мне руку.

Малыш протянул ей руку, она нежно поцеловала ее и потянула под полог, которым возница их укутал.