И. Лисенко{153}

«Организация не терпит импровизации»{154}

Еще кадетом я слышал от отца эту врезавшуюся в память аксиому военного искусства. Отец — офицер Генштаба и лектор в военной академии — не предполагал, в каких условиях придется воевать его сыновьям.

В начале июля 1919 года наша 1-я генерала Маркова батарея из Борисович с батальоном марковцев была переброшена под Грайворон, где красные упорно сдерживали наш натиск на север.

Начав боевую службу в батарее юнкером-номером в ноябре 1917 года, весной 1919 года я стал орудийным начальником, так как сверстников — иных скосил сыпной тиф, другие были перебиты. К этому времени пришло производство в чин поручика. Мои прямые начальники — командир взвода поручик Давыдов{155} и командир батареи капитан Шперлинг — оба были исключительно выдающиеся офицеры с боевым опытом Великой и Гражданской войн.

Их сердечное отношение к подчиненным и блестящая боевая репутация батареи, созданная ими и убитым в 18-м году командиром полковником Миончинским{156}, заставляли нас гордиться службой в батарее, и мы отказывались от всяких «заманчивых» предложений о переводе в другие новые части, на командные должности. Боевая служба прерывалась только эпидемиями тифа и ранениями. Вся жизнь и интересы ограничивались узким кругом своей любимой части и продвижением на родной север. После жестоких боев под Борисовкой наш взвод шел походным порядком вдоль фронта на правый фланг, где нас ждали новые упорные бои. Летнее утро, лесная дорога и сознание, что до завтрашнего дня мы не встретим противника, приводили в беззаботно-веселое спокойное настроение.

Мое орудие шло первым, и впереди я увидел подъезжавшего к нам навстречу капитана Шперлинга. Поздоровавшись со взводом, он о чем-то переговорил с поручиком Давыдовым, и последний громко вызвал меня. Полагая, что разговор идет о боевой обстановке, я успел подумать, что, вероятно, придется идти «в отдел». Но меня ждало худшее. Шперлинг обратился ко мне непривычно официально и сказал, что получил приказание от командира бригады немедленно же отправить меня в Белгород к нему, для дальнейшего следования в штаб корпуса. Все это показалось мне совершенно «диким». Что общего между мной и штабом корпуса… Очевидно, поняв меня, командир ласково сказал, что я больше года не был в отпуску и заслужил отдых. «Кроме того, предстоят новые формирования и выдвижение младших офицеров на командные должности. Полезно расширить свой кругозор. Познакомиться со службой и организацией управления инспектора артиллерии корпуса. Если же вам там очень не понравится, то напишите мне, и я вас оттуда выцарапаю».

Наскоро простившись с друзьями, я с ординарцем верхом доехал до станции железной дороги. Там, вручив коня разведчику и простившись с ним, я устроился в эшелоне, идущем в Белгород, и уже под вечер прибыл в этот служивший нам тыловой базой город. Быстро нашел управление 1-й Артиллерийской бригады и явился ее командиру полковнику Машину. Последний принял меня дружелюбно, но, когда я начал говорить ему, что не гожусь для службы в штабе, он сердито сказал, что лучшие офицеры были бы рады этому назначению и что разговаривать нечего, а должно точно исполнять приказания. Затем осмотрев мою убогую экипировку, он вызвал заведующего хозяйством и приказал ему к утру следующего дня сшить мне офицерские бриджи, гимнастерки, высокие сапоги и шинель. Все остальные работы швальни остановить. Тотчас же с меня сняли мерки и принялись за работу. Успев помыться и выспаться, на другой день я в новом обмундировании выехал в Харьков.

Добравшись до гостиницы «Метрополь», на Павловской площади, где расположился штаб 1-го корпуса, я разыскал управление инспектора артиллерии. Старший штаб-офицер полковник Тимашев, адъютант поручик Поднедовский и мой соратник по батарее и 1-му Кубанскому походу, подпоручик Беляев{157}, уже ждали меня и направили к генералу И. Т. Беляеву{158}. Молодой, энергичный, георгиевский кавалер, он всю свою исключительную карьеру проделал в строю и был назначен инспектором артиллерии корпуса после командования конно-горным дивизионом у генерала Врангеля под Царицыном. Он принес свой боевой пыл и энергию. Приняв мой рапорт, он предложил мне сесть и на мое неожиданное «разрешите доложить» удивленно сказал: докладывайте.

Я взволнованно повторил мои «резоны» о непригодности моей для службы в штабе и просил его отправить меня обратно в батарею. Генерал рассмеялся и сказал, что еще сегодня он будет благодарить полковника Машина за то, что он прислал ему как раз такого офицера, коего ему надо, а именно чисто строевого, что штабных у него достаточно. Что ему нужен офицер, коему он может абсолютно доверять и который будет исполнять точно его приказания. Он объяснил мне, что взял меня для поручений, дабы я помогал ему формировать новые батареи и бронепоезда из захваченной в Харькове военной добычи. Что он слышал обо мне от моих сослуживцев, своих племянников, и что меня очень хорошо аттестовал полковник Машин.

Поселился я в реквизированной гостинице «Астория» вместе с моим другом обер-офицером для поручений подпоручиком Н. М. Беляевым, родственником генерала и моим товарищем по К. А. у. и батарее. Дела оказалось много. Я постоянно ездил верхом в мастерские, склады и заводы для исполнения всегда ясных и точных приказаний генерала. Кроме того, он поручил мне распределять по формирующимся и старым артчастям и бронепоездам корпуса мобилизованных офицеров и чиновников, по возможности считаясь с их желаниями. Это оказалось трудно, так как большинство просилось, под разными предлогами, в тыл. Приходилось нести дежурства по вечерам, заменяя адъютанта, и принимать поручения полковника Машина по прямому проводу.

Через неделю генерал сказал мне, что ему мешают работать частные посетители, и приказал мне предварительно спрашивать всех желающих его видеть, допуская только тех, коим личное свидание с инспектором артиллерии действительно необходимо, стараясь удовлетворить остальных исполнением их просьб или объяснениями о невозможности им помочь. На мое возражение, что у меня нет достаточной подготовки для этой роли, генерал сказал: «Помните только, что вы для людей, а не люди для вас, и все пойдет хорошо». Этой фразой я старался руководствоваться во всей дальнейшей службе.

Действительно, вскоре генерал сказал, что доволен мной, так как я хорошо справляюсь с его поручениями. Однажды в управление пришла плачущая, очень хорошо одетая и не старая дама. Она сказала, что ее сын, студент, поступил добровольцем в 7-ю артбригаду и что его неожиданно арестовали и привезли с фронта в Харьков.