волос и бровей, текла по щекам и неторопливыми, щекочущими кожу капельками ползла по ребрам под промокшей насквозь рубашкой.

Немного придя в себя и оглядевшись, Павел Макарович установил, что сидит в луже на земляном полу в гараже собственной дачи со скованными руками и связанными лохматой пеньковой веревкой ногами, а над ним, держа на весу пустое оцинкованное ведро, стоит Молоканов, из-за синяков под обоими глазами похожий на чокнутого енота.

– С добрым утром, соня, – приветствовал он полковника и с грохотом отшвырнул ведро. – Твое пробуждение приятным не назовешь, но извини, я просто не мог уйти не попрощавшись.

Память вернулась – резко, скачком, и не по частям, а вся целиком. Полковник вспомнил спрятанные на чердаке винтовки, разговор на лестнице, попытку атаковать Молоканова, которая не удалась, наверное, просто потому, что он не до конца понимал, зачем атакует и стоит ли вообще это делать, а потом – серебристо поблескивающие у самого лица контакты стандартного милицейского электрошокера, которым можно остановить бешеного быка.

Как ни странно, от дурного самочувствия, донимавшего его с момента пробуждения, не осталось и следа. Боль и тяжесть в голове прошли, мозг работал четко, логические цепочки выстраивались будто сами собой, по щучьему велению, причины и следствия больше не играли в чехарду, а чинно стояли по своим местам, ожидая очереди подвергнуться детальному рассмотрению.

На самом деле ничего странного в таком волшебном исцелении не было. Как всегда в минуты опасности, подстегнутый мощным адреналиновым выбросом организм игнорировал все лишнее, второстепенное, целиком сосредоточив свои силы на главной задаче, состоявшей в спасении жизни. Увы, в данном случае спасительный адреналиновый взрыв сильно запоздал. Выхода, судя по всему, не существовало, и оставалось только с прискорбием констатировать, что на этот раз Молоканов оказался на высоте.

– Все-таки я тебя сделал, – с удовольствием произнес майор, подтверждая то, что уже не нуждалось в подтверждениях. – Давно мечтал тебя пристрелить, как собаку, да все случая удобного не было. Зато теперь!.. Теперь, приятель, ты не просто сдохнешь. Ты сдохнешь с клеймом маньяка, головореза, и на твою могилу еще сто лет прохожие плевать будут.

Басалыгин завозился, пытаясь принять более удобную позу или хотя бы сесть так, чтобы какая-то железка, вонзавшаяся в спину в районе правой лопатки, не так сильно резала кожу. По ходу дела выяснилось, что упомянутая железка суть не что иное, как проволочная ручка старого зарядного ящика, который Павлу Макаровичу презентовал в обмен на литр водки знакомый армейский прапорщик. Это было давно, во время строительства дачи, в ходе которого в ящик сваливался мелкий деревянный мусор для растопки печи.

– Экое ты все-таки мелкое дерьмо, – сказал Павел Макарович торжествующему майору. – Мелкое, подленькое, гнусное… На все готов, лишь бы со мной поквитаться. А что настоящий маньяк до сих пор на свободе, так на это тебе наплевать. И зря! Зря, Молоканов! Ну, допустим, тебе поверят, что ты меня шлепнул в перестрелке. Примут во внимание спрятанные на чердаке стволы, сочтут улики достаточными… А потом Зулус опять кого-нибудь пришьет, и что тогда? Тогда окажется, что ты как-то чересчур торопливо расстрелял своего начальника. Кто-нибудь этим непременно заинтересуется, начнет копать… А у тебя, помимо богатой трудовой биографии, всего-то и есть, что два паленых ствола. Не боишься, что биография перевесит? Тем более что на стволах этих ни одного моего отпечатка.

– Нет, ты все-таки тупой, – с тихим восторгом произнес майор. – Ума не приложу, кто тебе, такому тупому, полковничьи звезды дал, должность доверил… И он еще меня дерьмом обзывает! Да ты на себя посмотри! Зулус, говоришь, на свободе? Это верно, Пал Макарыч, с этим не поспоришь. Только с чего ты взял, что он станет еще кого-то без моего ведома убивать? Хочешь на него взглянуть? На, любуйся! Вот он я – Зулус!

– А я, дурак, не верил, – упавшим голосом произнес полковник.

– То-то, что дурак! Ведь все же прямо у тебя под носом лежало! Или ты думал, раз Молоканов на лапу берет и с авторитетами знается, у него сердца нет?

– А Арсеньева ты от широты души прикончил? – спросил Басалыгин. – От щедрого сердца?

– Пришлось, – притворно вздохнул Молоканов. – Не все же такие бараны, как ты, вот он и начал догадываться, поглядывать искоса… В общем, сам виноват. Да и чего его особенно жалеть? Кто, как ты думаешь, следаку Терентьеву голову оттяпал? Не мертвому, заметь, – живому! Я? Ничего подобного! Он, Арсеньев!

– А вы со Щегловым стояли и смотрели, – подсказал полковник. – Потом решили, что Щеглов ненадежен, и поручили Гунявому его убрать. А потом настала очередь самого Гунявого…

– Люблю русских людей, – сказал Молоканов. – Особенно за то, насколько они крепки задним умом. Одно удовольствие с тобой разговаривать, честное слово! Все хватаешь прямо на лету, а мне от этого никакого вреда, потому что – поздно. Поздно пить боржоми, полковник! Два ствола, говоришь? А про мачете свое знаменитое забыл? Чем, ты думаешь, Зулус своим жертвам головы рубил? Где они, по-твоему, эти головы?

– Ах ты мразь!

– А ты как думал? Слепки ключей я еще тогда, два года назад, сделал, пока ты пьяный наверху храпел. Не надо было соваться в мои дела, полковник. Тогда, глядишь, и пронесло бы. Я ведь тебя предупреждал, помнишь? Говорил ведь: не надо, товарищ полковник, зачем это вам? Раскрываемость растет, процент нераскрытых падает, количество жалоб на неправомерные действия уменьшается… Показатели в порядке, так чего тебе, гнида, еще надо? Денег? Я бы поделился, это же нормальная мировая практика! Так нет же, тебе не денег – тебе крови моей хотелось! Вот и захлебнулся, упырь крючконосый, радуйся теперь. Свезут тебя ногами вперед на кладбище, похоронят в полиэтиленовом мешке и даже таблички с номером не поставят – не заслужил. А мы без тебя еще повоюем! Погоди, пусть только пыль чуток уляжется, пусть эти суки немного успокоятся, решат опять, что нет над ними ни Бога, ни черта, ни закона, ни даже Зулуса, – о, вот тогда-то я за них возьмусь по-настоящему!

– Странное у тебя представление о конституционном порядке, – заметил Басалыгин. – Сначала за деньги помогаешь подонкам наподобие Журбина уйти от ответственности, а потом сам же их и убиваешь, пока они не рассказали, кто их от верного срока отмазал.

– От верного срока! – передразнил Молоканов. – Что такое этот твой верный срок? Сколько дали бы Журбину – три, пять?