пробормотал он, тяжело шагая со ступеньки на ступеньку, и вдруг остановился, осененный мыслью, которая, при всей ее очевидности, до сих пор как-то не приходила ему в голову. – Погоди-ка, Геннадий Михайлович! Что значит – Спец? Когда Зулус начинал орудовать на нашей территории, Якушев торчал на Кавказе и честно тянул армейскую лямку. Что ты хочешь сказать: что он каждый раз брал отпуск и приезжал оттуда в Москву, когда хотел кого-то прикончить?

– Ну, наконец-то, – сказал стоявший двумя ступеньками выше Молоканов. – А я думал, мне самому придется это сказать. Конечно, Якушев тут ни при чем. Он – просто козел отпущения, очень удобный кандидат на роль подозреваемого. Как же, спецназовец, снайпер с расшатанной на войне психикой!.. Даже головы резать он мог научиться там, на Кавказе, – перенял эту дурную привычку у арабских наемников, заразился ею, как сифилисом. Если собрать достаточное количество улик против него, никто не станет разбираться, мог этот застреленный при задержании отморозок совершить преступления, в которых его обвиняют, или не мог. Улики есть, сопротивление при аресте есть – значит, виновен! Действительно, такой возможностью грех не воспользоваться!

Павел Макарович посмотрел на него и отвернулся: вид у Молоканова сейчас был даже более неприятный, чем обычно.

– И кто же, по-твоему, воспользовался этой возможностью?

– Ответить на этот вопрос несложно, если вспомнить, кто стал первыми жертвами Зулуса, – заявил майор. – Ничто ведь не возникает просто так, из ниоткуда. Чтобы латентный маньяк проснулся, превратился из потенциального в, так сказать, кинетического, нужен толчок, психологическое потрясение, стресс. Война, контузия, смерть жены от рук пьяных подонков, которые убили ее и ограбили даже не ради добычи, а просто так, от нечего делать, – это ли не стресс? И разве можно было позволить им отделаться легким испугом? Не-е-ет, это было бы не только несправедливо, но еще и не по-мужски! Правда ведь, товарищ полковник?

– Ты что несешь, майор? – надменно осведомился Басалыгин, потихоньку запуская руку под полу куртки.

– А что? – делано изумился Молоканов. – Логику и дедукцию никто не отменял. А что у вас на момент тех убийств было алиби, так кто его, это алиби, проверял? Начальник убойного отдела МУРа, полковник милиции – не тот человек, что отважится на тройное убийство, в котором первым заподозрят его! Это слишком очевидно, чтобы быть правдой, да и алиби у него, свидетели – в больнице он в это время лежал, контузию свою долечивал… Как будто госпиталь МВД – это тюрьма, откуда не убежишь!

Ладонь полковника коснулась рукоятки пистолета, большой палец привычно откинул кожаный язычок, удерживающий оружие в кобуре, и сдвинул флажок предохранителя.

– Знал бы, что ты в таком состоянии, ни за что не сел бы к тебе в машину, – сказал Павел Макарович.

– О своем состоянии заботься, – грубо огрызнулся майор. – Провалы в памяти, да? Очень удобно! Ты Акутагаву читал? Был такой японский писатель, Акутагава Рюноскэ. Писал повести, рассказы, а еще – афоризмы. Так вот, один из них гласит: идиот убежден, что все, кроме него, идиоты. За точность цитаты не поручусь, но смысл такой. Это сказано про тебя, Басалыгин! Думал, полковничьи погоны тебя от всего на свете защитят? Хрен тебе на кокарду, начальник! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал…

Басалыгин резко повернулся к нему лицом, одновременно выхватив из кобуры пистолет. Неожиданно для себя увидев чуть ли не у самых глаз черный пластиковый пенал электрошокера с блестящими металлическими усиками контактов, он попытался отпрянуть, но было поздно: Молоканов быстро выбросил руку вперед, контакты впились полковнику в шею, как жало хищного насекомого, послышался короткий треск разряда, и он, потеряв сознание, а заодно и пистолет, с шумом скатился по крутым ступенькам лестницы и распростерся на застеленном потертым линолеумом полу кухни.

– Давно об этом мечтал, – сообщил Молоканов неподвижному телу, глядя на него сверху вниз и неторопливо убирая электрошокер в висящий на поясе чехол. – Вот и все. Был Зулус, да весь вышел.

Он спустился по лестнице, присел на корточки над лежащим на спине Басалыгиным и привычным движением защелкнул на его запястьях вороненые браслеты наручников. После этого майор закурил и жадно, торопливо выкурил сигарету до самого фильтра, разглядывая поверженного полковника с таким выражением, словно видел его первый раз в жизни и хотел получше рассмотреть, чтобы впоследствии ни с кем не перепутать.

Выбросив окурок в печку, он подобрал с пола и, поставив на предохранитель, рассеянно засунул в карман пистолет Басалыгина. В окно сплошным потоком вливался солнечный свет, на крыше соседней дачи, вертя головами и что-то оживленно обсуждая, сидела парочка сорок в элегантных черно-белых одеяниях. Затем одна из них сорвалась с места, ныряющим движением спланировала вниз на распростертых крыльях и, приземлившись на грядку, принялась что-то оттуда выклевывать. Вторая осталась на страже, бдительно озираясь по сторонам в поисках возможной угрозы. Молоканов усмехнулся: сороки всегда напоминали ему этаких воришек во фраках, орудующих исключительно на великосветских вечеринках. Они и вели себя как матерые уголовники: пока одна воровала, вторая стояла на стреме.

Досматривать это кино до конца, увы, было некогда. Подойдя к запертой на засов двери в дальнем углу кухни, Молоканов открыл ее, на ощупь отыскал на стене выключатель и включил в гараже свет.

– Нуте-с, посмотрим, что мы тут имеем, – сказал он тоном хирурга, готовящегося приступить к сложной операции, и мягко спрыгнул на покрытый слоем пыльных опилок и мелкого мусора земляной пол.

* * *

Когда после продолжительного молчания, нарушаемого только звуками шагов да непонятными шорохами и стуками, в наушнике снова послышался голос Молоканова, Юрий перевел дыхание. Поначалу, услышав шум и грохот катящегося вниз по ступенькам тяжелого, крупного тела, он решил, что Басалыгин как-то изловчился прикончить своего чересчур сообразительного подчиненного. Разумеется, это означало для него конец – конец карьеры, конец растянувшегося на долгие годы маскарада, но не конец жизни и даже не конец деятельности мстительного маньяка по прозвищу Зулус. Полковнику столичной милиции с его связями и возможностями ничего не стоило заранее обзавестись фальшивыми документами на чужое имя и спокойно, без спешки, со знанием дела организовать для себя вторую биографию, создать себе запасную жизнь. Сейчас полковник Басалыгин растает, как пар, оставив после себя только вопросы, на которые никто никогда не найдет ответов. Улики вместе с трупом Молоканова можно вывезти и уничтожить, и не позднее завтрашнего утра где-то возникнет новый, никому не знакомый человек. Снимет