15 октября 1853 года началась Восточная война. На Кавказе видели и знали, что она готовится. Ожидали в связи с ней всеобщего восстания. Боялись, что не только Дагестан, но и Кумыкская плоскость, и Владикавказский округ, и Кабарда – всё поднимется. Каждый бой предстояло выигрывать, думали, что «даже нерешенное дело имело бы для нас последствия полного поражения».

Весь август шли стычки, мюриды нападали на Баташ-Юрт, на Новую Атагу. В сентябре – на Кади-Юрт и Гельдиген. Но в целом на Линии даже тише стало. Шамиль еще до начала войны пытался вторгнуться с главными силами на лезгинские земли и оттуда двинуться на соединение с турками. Но под Белоканами и Закаталами русские его отбили, а местные имама не поддержали.

За все это время столкнулись с чеченцами один раз. Лазутчики предупредили 27 августа, что завтра будет набег, но куда – не знали. Бакланов, не имея под рукой других войск, взял одну сотню Гребенского полка и пять сотен грозненской милиции и поднялся на высоту у аула Алды, откуда виднелась вся плоскость.

Выстрелы раздались у укрепления Воздвиженского. За два часа переменным аллюром, чтоб не запалить лошадей, Бакланов проскакал 25 верст и явился на берегах Аргуна. Абреки как раз пытались перегнать через реку скот, отбитый ими в мирном ауле Атаги, а атагинцы пытались скот вернуть. Появление Бакланова переломило ситуацию. Прибывшие рассыпали цепь на берегу и стали на выбор отстреливать «хищников». Те сначала отвечали, но потом бросили добычу и ускакали. Казаки потеряли 15 человек ранеными, пострадали 22 лошади. Среди атагинцев погибли 4 всадника. «Хищников» подобрали 15 тел и поймали много брошенных лошадей.

Когда началась сама война, на Линии, конечно же, произошли изменения. Барятинского назначили начальником штаба Кавказского корпуса, на его место заступил барон Александр Евстафьевич Врангель. Часть войск с Линии забрали в Закавказье, на Нижне-Сунженской и Чеченской линиях оставили всего 4 действующих и 4 линейных батальона. По батальону стояло в Воздвиженском и Ачхое, три батальона – в Грозной, в остальных укреплениях счет вели на роты.

Примерно то же было на Кумыкской линии. Два батальона Куринского полка отсюда забрали воевать с турками. Естественно, это вызывало тревогу.

Турки звали Шамиля в Имеретию, и он согласился, но опасался, что там его уже поджидают русские войска, поэтому замыслил сначала всеми силами навалиться на левый фланг, прорваться на Кумыкскую плоскость. В декабре он собрал в Ведено всех своих наибов и две недели совещался. Но решительных действий зимой так и не начал. В декабре, правда, Шамиль попытался заселить Ханкальское ущелье. Это и вызвало новые столкновения.

Бакланов нового восстания не боялся (кому там после таких погромов восставать?) и с началом войны хотел перевестись в Южную армию на Балканы, повоевать по-настоящему. Но чеченцы зашевелились, и он снова бросился в бои и погони.

Лазутчики донесли, что наиб Талгик получил приказ Шамиля вновь заселить Ханкальское ущелье. Ущелье больше года оставалось пустым. Барятинский в конце 1852 года истребил там аулы, а население выселил на плоскость. Теперь Талгик хотел возвратить утраченные позиции.

Барон Врангель, узнав от лазутчиков эти новости, приказал начать в ущелье рубку леса.

18 декабря Бакланов с батальоном пехоты, тремя сунженскими сотнями, сводным Донским полком и двумя конными орудиями занял Ханкальскую гору и приказал рубить лес. Чеченцы показались с той стороны Аргуна, но близко не подходили. С наступлением темноты Бакланов увел войска в Грозную.

Новый лазутчик сообщил, что Талгик собирает местных чеченцев, зовет их в набег и обещает, что каждый привезет из набега по две головы русских. Шамиль прислал тавлинцев на помощь Талгику, и завтра на Джалке они объединятся.

19 декабря 1853 года с колонной войск Яков Петрович снова выступил для рубки леса. Из Воздвиженской к нему должен был подойти полковник Ляшенко с несколькими ротами Куринского полка, тремя сотнями донцов и 4 пешими орудиями. Ляшенко запаздывал, зато в 10 утра приехал на Ханкальскую гору сам Врангель.

Еще один лазутчик появился из тумана и сказал, что Талгик уже стоит на Джалке, а тавлинцев пока нет.

В полдень сохранялась тишина, лишь туман стал понемногу рассеиваться. Врангель и Бакланов стали беспокоиться одновременно. Похоже, что чеченцы на лесорубов нападать не будут, зато налетят на какое-то другое место.

Врангель приказал отходить к Грозной, а оттуда по просекам можно будет быстрее помочь любому атакованному пункту.

В это время от аула Старый-Юрт и от Тепли-Кичу донеслась артиллерийская канонада. Между Сунжей и Аргуном на Чортугаевской переправе тоже слышалась стрельба. От места рубки это верстах в 10. Врангель с пехотой поспешил на Чортугаевский аул, а Бакланов устремился через лес на выстрелы у Тепли-Кичу. Конницу повел в полкарьера. Имел при себе сводный Донской полк и две сотни сунженцев. Левее, связывая его и Врангеля, поскакал с четырьмя сотнями линейцев подполковник Товбич.

Оказалось потом, что еще в 8 часов утра две тысячи чеченцев явились к Чортугаю, где рубили лес две роты 11-го Кавказского линейного батальона. Мюриды выждали время, подкрались, атаковали пехоту, захватили пленных, но не смогли взять орудия.

Провожаемые запоздалой артиллерийской пальбой чеченцы ушли на правый берег Сунжи и медленно, «усталые, но довольные», двигались к Аргуну, к Устар-Гордою. Навстречу им к Устар-Гордою скакал Бакланов.

По левой стороне Аргуна, пройдя 6 верст, на широкой в две версты поляне казаки Бакланова внезапно встретили 2 тысячи всадников.

Не медля ни минуты, разворачиваясь на скаку в боевой порядок, казаки атаковали, началась скоротечная схватка, и чеченцы побежали. Много их полегло от Гордоя до Шавдонки, ибо нет ничего страшнее и неотвратимее на войне, чем рубка бегущих.

Талгик это понимал, и за Шавдонкой он спешил 300 своих мюридов, которые положили ружья на подсошки и приготовились остановить баклановскую конницу.

Казаки с ходу влетели в топкий Шавдонский ручей, выдержали залп с 35 шагов и, рывком выбравшись на противоположный берег, стали гонять и рубить спешенных мюридов…

В этой атаке старший сын Бакланова был ранен в левую ногу. Его, этого сына, на обратной дороге подняли на носилки из пик и доставили в Грозную. Рана оказалась тяжелой, и он год провел без движения.

Едва ли не самый страшный рассказ о Бакланове – как он, уже генералом, в бою меж Аргуном и Сунжей наткнулсяна спешенного плачущего, подполковника Ежова, храбрейшегокомандира Донского полка.

– Это что значит?! – рявкнул Бакланов.

Ежов показал на молодого казака на земле, по виду – мертвого, в крови:

– Вы не видите, что ли? Ваш сын…

– Я спрашиваю: вы почему бросили полк?! На конь! Изрублю в куски!

По другой версии, Бакланов произнес: «Что ж, что пал, молодец казак, был впереди, но вы-то как смели бросить 800 человек? На коня! Изрублю в куски!»