Не все готы были деморализованы до полной потери боеспособности. Если большая часть бросилась к баррикаде, стремясь удрать из превратившегося в ловушку поселка, то некоторые начали огрызаться. Полетали копья и стрелы, противники сталкивались врукопашную. Макс, продвигаясь за Мусой, не успел среагировать, когда из дверного проема высунулся черный коротышка, пульнул из лука почти в упор — лишь отшатнуться немного смог.

Тонкая бамбуковая палочка больно ударила в многострадальное предплечье. Наконечник не смог пробить кости и вошел неглубоко — стрела не удержалась в ране, отскочила. Даже боли не почувствовал — царапина, — да и некогда себя жалеть. Развернувшись, высадил остаток барабана в лучника.

Из штаба выскочил еще один: здоровенный, в каких-то оригинальных доспехах — похоже, из пластинок черепаховых панцирей набраны, — и круг жестяной на груди. В руке у гота был большой черный пистолет.

— Муса!!! — истошно заорал Макс.

Товарищ тоже заметил опасность. Еще не развернувшись, потянул спусковой крючок, с таким расчетом, чтобы очередь пересекла гота слева направо. Автомат лишь щелкнул — магазин пуст. А вот оружие врага было заряжено — выстрел, Муса с бессильно-отчаянным криком рухнул на песок. Макс, понимая, что перезарядить револьвер не успеет, бросился вперед, выхватывая из ножен мачете.

Этот гот был необычным. В отличие от остальных он не паниковал, не выглядел ошарашенным или перепуганным. Разве что удивлен почему-то, и ухмылка непонятная. Действует четко, без суеты и лишних телодвижений, здраво оценивая обстановку. Хотя вряд ли можно назвать его здравомыслящим: такие начали убегать в первую очередь, не дожидаясь пули. Если не знаешь численности противника, но видишь, что он гораздо лучше вооружен, то лучше не связываться до прояснения ситуации.

Гот не стал стрелять в Макса — счел, что мелкий Вонючка, наконец-то зарядивший дробовик, представляет большую угрозу, чем крепкий мальчишка с мачете. Чуть повернулся, прицелился, спокойно потянул за спусковой крючок. Не успев выстрелить, Вонючка упал замертво — пуля угодила ему в скулу, разворотив полголовы.

Макс этого не видел — не услышав после выстрела крика, он надеялся, что товарищ не пострадал и сейчас снесет гота картечью. Чтобы не перекрывать ему линию стрельбы, он даже чуть влево уклонился, потеряв драгоценное мгновение.

Гот осклабился — он ничуть не боялся Макса: смеялся, что-то громко выкрикивал на до неузнаваемости исковерканном русском. И медленно целился — похоже, собирался тянуть с выстрелом до последнего, чтобы в упор убить. Он наконец-то увидел белого, с которым интересно сразиться: с ножом на пистолет мчится. Дурак, но дурак смелый.

Медленно выбрал свободный ход спускового крючка.

Копье, брошенное девичьей рукой, ударило его в плечо за крошечное мгновение до выстрела. Доспеха не пробило, но толчок оказался слишком сильным и неожиданным. Проклятье! Танг не ожидал от девки пакостей и не стал тратить на нее ценной пули, а она, самка собаки, неблагодарно этим воспользовалась.

Выстрел пропал впустую, но Танг получил должность вождя Черных Тигров не за красивые глаза — проворно отскакивая назад, успел еще раз потянуть за спусковой крючок.

Сухой щелчок.

Как не вовремя! Теперь надо взвести оружие и повторить. Поздно — Макс, еще не добежав, начал замахиваться, и мачете успело быстрее пистолета. Острое лезвие рубануло по локтевому сгибу, его не удержали сухожилия и кости — отсеченная рука полетела на песок. Удар был нанесен с такой отчаянной силой, что он потерял равновесие, едва не упал и следующий взмах сделал из скрюченного, неудобного положения. Но тоже неплохо — на совесть разрубил бедро врага.

Танг завыл, вновь отскочил назад, но уже без звериного проворства — неуклюже. Ему больше не хотелось драться с этим дьяволом. Оказывается, бой с подобным противником очень страшен и ничуть не похож на прежние беззаботные избиения мягкотелых белых. Хотелось бежать отсюда без оглядки, но ничего не вышло — развернувшись, уперся в стену штаба.

Вновь сверкнуло мачете, потом еще и еще. Макс рубил врага без фехтовальных изысков — размашисто бил, бил и бил, распаляясь с каждым ударом. Но эта гора окровавленного мяса отказывалась умирать. Черный упал на колени перед стеной, тянулся вверх уцелевшей рукой, бессильно ломал ногти о загаженную птицами металлическую поверхность, скулил как побитый пес и продолжал жить.

Где-то за штабом рванула граната. Шум на миг отрезвил. Макс, прекратив избиение, бросился назад, к телу Вонючки. Поднял дробовик, развернулся, выстрелил готу в голову. Стену обдало кровавыми ошметками, враг наконец перестал скулить. Из-за угла показался еще один — он с криком мчался непонятно куда, в боку его торчала идеально ровная стрела с оранжевым оперением. Макс выстрелил из второго ствола — картечь разворотила живот. Опять вопль, опять тело корчится на песке.

Покосился на Вонючку, понял, что этому уже ничто не поможет. Повернулся к остолбеневшей Дине:

— Помоги Мусе — он вроде живой еще! Перевяжи!

— А ты?!

— Я вас охранять буду.

Откинув барабан револьвера, спустил оружие стволом вверх, позволив гильзам выпасть, торопливо вставил шесть патронов. При этом ухитрялся поглядывать по сторонам. Бой как таковой закончился, толком не начавшись. Потеряв в первую минуту схватки около половины бойцов, главным образом от щедрых автоматных очередей, готы больше не оказывали серьезного сопротивления. Так, по мелочи — копье бросят, стрелу выпустят. Неорганизованно — поодиночке. Эпизод у входа в штаб по кровавым последствиям оказался исключением — или у врагов больше не было огнестрельного оружия, или такой решительный боец у них был всего один.

Уцелевших добивали за штабом, где они пытались пробраться наружу через секретный проход, по которому вошла вторая группа. Оставшийся на другой стороне Ботан, вопя от ужаса, удерживал их напор копьем, причем эффективно — в узком лазе они не могли отбиваться или атаковать, из-за чего образовалась «пробка». Другие лезли через баррикаду, застревая там среди кольев и завалов корявых веток. Их расстреливали, как в тире, или били чем попало, и лишь единицам удавалось уйти.

Из ям, где раньше жили островитяне самого низкого ранга, начали выползать пленники. При нападении готов у них не хватило духа оказать сопротивление, но, насмотревшись за это время на их поведение и наслушавшись о своих нерадостных перспективах, они осознали, что надо срочно менять жизненную позицию. Сейчас, похоже, для этого удобный момент настал. Большая часть пока что испуганно озиралась, но некоторые бодро хватали камни, палки, оружие павших врагов — и все это пускали в дело против раненых: добивать калек не так страшно, как выходить против здоровых и полных сил. Но были и такие, которые не боялись уже ничего: не думая о том, что могут умереть, они чуть ли не с голыми руками бросались в бой. Вот их-то в первую очередь находили копья и стрелы все еще сопротивляющихся захватчиков.

После короткого, но кровавого периода геноцида, устроенного воинами Танга, погибло девятнадцать человек, в основном старших. Но больше сотни осталось — сидя в ямах на скромной пайке воды и скользких моллюсках, которыми раньше только собак кормили, глядя, как веселятся насильники и убийцы, как гибнут подруги и друзья, они медленно зверели. И теперь их ярость нашла выход.