Тем не менее точнее всего предсказать уровень эмансипационных ценностей позволяет индекс знаний Всемирного банка, объединяющий подушевые показатели образованности (грамотность среди взрослых и доля детей, поступивших в старшую школу и колледж), доступа к информации (число телефонов, компьютеров и пользователей интернета), научной и технической продуктивности (число ученых, патентов и статей в рецензируемых журналах), а также характеристики качества государственных институтов (верховенство закона, качество законодательного регулирования и открытость экономики)[661]. Вельцель установил, что разницей в индексе знаний можно объяснить семьдесят процентов изменчивости эмансипационных ценностей по странам, что делает его гораздо более полезным при прогнозировании параметром, чем ВВП на душу населения[662]. Эти статистические выкладки подтверждают ключевое озарение Просвещения: знания и крепкие общественные институты способствуют нравственному прогрессу.

~

Всякий обзор прогресса в области прав человека должен уделить внимание самой уязвимой категории людей – детям, которые не могут отстаивать свои интересы самостоятельно и полагаются на сострадание других. Мы уже знаем, что жизнь детей улучшилась во всем мире: они реже теряют мать в момент рождения, реже умирают, не дожив до пяти лет, реже отстают в развитии из-за недостаточного питания. Теперь же мы убедимся, что вдобавок к избавлению от этих естественных угроз детей все чаще минуют и бедствия, виной которым – другие люди: сегодняшние дети живут в большей безопасности и с большей вероятностью наслаждаются настоящим детством.

Благополучие детей – еще один пример того, как грозные заголовки запугивают потребителей новостей, тогда как на самом деле причин для беспокойства становится все меньше. СМИ, смакующие сообщения о школьных расстрелах, похищениях, травле, кибертравле, секстинге, изнасилованиях на свидании, сексуальном и физическом насилии, убеждают нас, будто нынешние дети живут во все более опасные времена. Но факты свидетельствуют об обратном. Отказ подростков от опасных наркотиков, о котором я упоминал в главе 12, – только один из таких фактов. В опубликованном в 2014 году обзоре литературы, касающейся насилия в отношении детей в США, социолог Дэвид Финкельхор и его коллеги сообщают:

РИС. 15–8. Насилие над детьми, США, 1993–2012

Источники: Физическое насилие и сексуальное насилие (в основном со стороны родителей или опекунов): National Child Abuse and Neglect Data System, http://www.ndacan.cornell.edu/, анализ данных см. в Finkelhor 2014; Finkelhor et al. 2014. Насилие в школе: Бюро криминальной статистики США, National Crime Victimization Survey, Victimzation Analysis Tool, http://www.bjs.gov/index.cfm?ty=nvat. Число жертв физического и сексуального насилия дано на 100 000 детей младше 18 лет. Число жертв насилия в школе дано на 10 000 детей в возрасте 12–17 лет. Стрелки указывают на 2003-й и 2007 год, последние, учтенные на рис. 7–22 и 7–20 в Pinker 2011 соответственно

Еще один исчезающий тип насилия в отношении детей – это телесные наказания: порка, взбучка, шлепки, тычки, побои, розги, подзатыльники и другие примитивные методы модификации поведения, которыми родители и учителя мучили беспомощных подопечных как минимум с VII века до н. э., когда в ветхозаветной Книге Притчей Соломоновых был дан такой совет: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына, а кто любит, тот с детства наказывает его». К настоящему времени телесные наказания осуждены в нескольких резолюциях ООН и запрещены законом в более чем половине стран мира. И в этом тоже США – исключение среди развитых демократий: в американских школах детей до сих пор позволяется лупить специальным «паддлом», однако даже тут уровень одобрения всех видов телесных наказаний медленно, но верно снижается[664].

Образ девятилетнего Оливера Твиста, приставленного щипать паклю из старых просмоленных канатов в английском работном доме, дает нам некоторое представление об одной из самых распространенных форм жестокого обращения с детьми – детском труде. Роман Диккенса, как и написанная в 1843 году поэма Элизабет Барретт Браунинг «Плач детей», и множество журналистских текстов заставили читателей XIX века осознать ужасающие условия, в которых в ту эпоху заставляли работать детей. Малыши стояли на ящиках, обслуживая опасные механизмы на фабриках, в шахтах и на консервных заводах; они дышали воздухом, полным хлопковой или угольной пыли; им не давали заснуть, брызгая холодной водой в лицо; а после изнурительных смен они проваливались в сон, не успев даже проглотить свой ужин.

Но ужасы детского труда начались не на викторианских мануфактурах[665]. Детей всегда заставляли работать в полях и по дому и часто отдавали в прислугу к чужим людям или в подмастерья к ремесленникам – чуть ли не сразу, как они начинали ходить. В XVII веке ребенок, приставленный к кухонной работе, мог часами крутить ручку вертела с нанизанным на него куском мяса, притом что от огня его защищала лишь охапка мокрого сена[666]. Никто не воспринимал детский труд как эксплуатацию; это была форма нравственного воспитания, спасавшая ребенка от праздности и лени.

Концепция детства изменилась только после выхода в свет оказавших огромное влияние на общественное мнение трактатов Джона Локка (1693) и Жан-Жака Руссо (1762)[667]. Беззаботное детство теперь считалось неотъемлемым правом человека. Игра стала основной формой обучения; укоренилось представление, что ранние годы жизни формируют взрослого человека и определяют будущее общества. На рубеже XX столетия, по словам экономиста Вивианы Зелизер, произошла «сакрализация детства», и дети стали «экономически бесполезными, эмоционально бесценными»[668]. Под давлением защитников детей и благодаря растущему благосостоянию, уменьшающимся семьям, расширяющемуся кругу сопереживания и все более очевидной выгоде образования западные общества постепенно избавились от детского труда. Некоторое представление обо всех этих действующих в одном направлении силах можно получить из рекламы тракторов, опубликованной в журнале Successful Farming («Успешный фермер») за 1921 год под заголовком «Не забирайте мальчика из школы»: