Бледно-зеленые глаза задержались на рюмке. Антонис Варзов не употреблял спиртного. Он вообще ничего не употреблял, если на то пошло, однако, получив предложение выпить водки, как правило, соглашался, ибо того требовала легенда, заменявшая ему личность. От человеческого существа он был далек, но какие-то черты с педантичностью копировал, и о некоторых из них я знал.

– Сначала дела, – решил Варзов.

Он достал из внутреннего кармана длинный узкий конверт с Императорской печатью на сургуче, и пока я читал содержимое, опрокинул рюмку, закусив лимоном.

– Значит, явиться для помещения под стражу на время расследования?

– Именно, тан эл’Мориа.

– А вы, значит, мой конвоир?

– Эскорт, скорее. – Стекла серебряного пенсне блеснули. – Обязан сопроводить с особым почтением.

– Хм, спасибо. Кому поручили расследование по моему делу?

– Огарэну эл’Зорназа.

Я рассмеялся:

– Что ж, его мечта сбылась, он наконец сможет упечь меня на всю жизнь. Или приговорить к смерти, если особенно повезет. Значит, вам приказали доставить меня в столицу. Хорошо, что не ликвидировать на месте.

– В случае сопротивления предусмотрен и такой исход, – любезно доложил он, не питая никакого интереса к заряженному револьверу.

У Варзова не было эмоций. Никаких. Вакуум. Он обладал мыслями, знаниями, мнениями и даже интересами в некоторых вещах, но при этом не испытывал никаких эмоций и не поддавался моему Голосу, от слова «никак». Впрочем, я и не стал бы предпринимать попыток избежать неизбежного.

– Хочу спросить вас, Антонис, его величество приказали вам всенепременно привезти меня или же предоставить выбор?

– Это правильный вопрос. Поскольку вы бывший кадровый офицер с боевыми заслугами, тан эл’Мориа, Император упомянул вскользь, что выбор у вас есть.

– От сердца отлегло, – улыбнулся я. – Все-таки он не лишен такта. Обещаю, что не доставлю вам хлопот, Антонис, однако осмелюсь попросить о личной просьбе.

Главный уборщик Императорского дворца кивнул.

– Я написал несколько писем всем тем, кого любил и уважал и кто отвечал мне взаимностью. Пожалуй, отправить их сам уж не успею, но буду очень признателен, если вы возьмете на себя эту миссию.

– Почту за честь, тан эл’Мориа, – ответил он учтиво и взял конверты и свертки. – Жду в коридоре. Госпожа Себастина, всего доброго.

Варзов удалился, оставив нас с моей раскрасневшейся горничной вдвоем. Голова полнилась философскими вопросами о сущности бытия и нашей роли в нем. Как некстати.

– Себастина, я достиг цели?

– В большей мере, чем кто-либо другой смог бы это сделать, хозяин, – ответила она серьезно.

– Ну что ж, не так уж и плохо. Полагаю, мой долг исполнен.

Я взял револьвер, заряженный единственным патроном, взвел курок, приводя спусковой крючок в состояние повышенной чувствительности, и приставил дуло к виску.

Ранняя зима 1917 г.

О смерти Бриана эл’Мориа было объявлено лишь через некоторое время. Обстоятельства не разглашались. По приказу Императора тело было укутано в белую ткань, уложено на каменный диск и выставлено для прощания на специально возведенном мраморном постаменте перед дворцом. Также над ним установили стазисное поле, чтобы как можно лучше предотвратить разрушительные процессы. Власти Старкрара не ожидали, что попрощаться с Великим Дознавателем придут многие тысячи разумных и еще миллионы будут желать этого, не имея возможности.

К каменному диску было возложено несчетное количество венков, а поток скорбящих не останавливался ни днем ни ночью. Представители едва ли не всех видов, рас и наций империи пришли, чтобы засвидетельствовать последнее почтение реформатору, политику и солдату, который круто изменил их жизни. Даже этнические малдизцы не посчитали возможным пропустить это событие. Прощание длилось восемь дней и ночей.

После диск был водружен на специальный лафет и провезен по улицам столицы в сторону Ивового кладбища. За ним следовала небольшая группа близких друзей и родственников: семья эл’Мориа, бывшие коллеги и сослуживцы. Многие все еще несли на плечах черные плащи и скрывали лица за табельными масками.

На кладбище диск с телом был уложен в круглую могилу, вокруг которой собрались самые близкие, прочих оттеснили Императорские гвардейцы. Сам Император тоже присутствовал, как и ингрийские феодалы во главе с Зефиром эл’Нариа, и король Арбализеи Ганзеко Первый, и Королева Стрекоз Ки’Ре’Син’Ай, и тсарь-Император раххийский Александр, и многие, многие иные владыки мира под Луной.

Ближе всех к краю могилы стояли Иверин эл’Вэйн, считавшаяся усопшему едва ли не второй матерью, ее друг Золан эл’Ча, кузен усопшего Ганцарос эл’Мориа, близкий друг Инчиваль эл’Файенфас, Аррен эл’Калипса со своей семьей и отчего-то адмирал кель-талешского флота Бельмере эл’Тренирэ, которая, насколько было известно большинству, никем усопшему не доводилась.

Жрец Луны прочел прощальную речь: «Братьям, ступившим на Серебряную Дорогу», – и рукою Императора была брошена первая горсть земли. После этого монарх вместе со свитой и охраной отстранился, чтобы дать место другим скорбящим, но уходя заметил, как через провожатых к нему пыталась пробиться адмирал эл’Тренирэ.

– Позвольте ей подойти.

В сопровождении двоих гвардейцев огненновласая женщина приблизилась к могущественнейшему правителю известного мира и, вопреки всем приличиям, с вызовом посмотрела ему прямо в глаза. Ее собственные очи были красны, а лицо слегка опухло от слез, но адмирал пылала почти ощутимым пламенем бешенства, и ее поведение вызывало дрожь у членов свиты.

– Чем я могу вам помочь, досточтимая тани? – спокойно спросил Император.

– Я не нуждаюсь ни в чем, что было бы в ваших силах, – ответила она.

– Зачем же вы тогда желали говорить со мной?

– И говорить я с вами не особо желала. Я хочу задать вопрос.

– Прошу…

– Вы ведь понимаете, что он мог заставить вас? Он мог заставить вас всех!

– Что «заставить», моя тани?

– Любить его, конечно! Он мог заставить вас всех до единого целовать землю, по которой он ступал. Он мог. Вы должны понимать. Я стою здесь, чтобы убедиться, что вы это понимаете. Он мог, но он не сделал, потому что не хотел, потому что вы не были ему нужны. Это не вы отвергли его, это он пренебрег вами! Вы ведь это понимаете?

Правая бровь Императора приподнялась, но он хранил спокойное молчание. Видя это, Бельмере эл’Тренирэ приблизилась на расстояние шага, что являлось вопиющим нарушением этикета, но монарх жестом дал охране знать, что не возражает. Он смотрел на нее сверху вниз, разглядывал влажные от слез глаза, раздувавшиеся красноватые ноздри и думал, что даже в состоянии столь жалком эта женщина была прекрасна.