– Больше похоже на французскую мелодраму, чем на правду, – сказала Ольга Петровна. – Для доказательства родства нужны неоспоримые бумаги. Они у вас есть?

– Не думала ими воспользоваться, – ласково ответила баронесса.

Ирина Петровна бросила вилку, которую вертела в пальцах.

– Какие у вас могут быть доказательства? Глупости, нет никаких доказательств.

– Не следует быть столь категоричной, моя милая… Матушка передала мне кожаный портфель, в котором хранила бумаги.

– Что за бумаги? – резко спросила Ольга Петровна.

– Заверенное свидетельство Филиппа Парфеновича, что он признает меня кровной дочерью и наследницей. А также его завещание…

– Завещание?! – вскрикнула Ирина Петровна. – Что в нем?

– Мой настоящий отец, Филипп Парфенович, передает мне те части наследства, которыми не смогут воспользоваться его сыновья, в частности, по причине их смерти, – ответила баронесса со всей скромностью, на какую была способна.

Сеня Подковкин возник с серебряным подносом и разметал по столу чашки с кофе, тарелки с крохотными пирожными и рюмки ликера. Быстро оценив, что дамы ведут непростой разговор, какой иногда случается меж дамами, не посмел мешать и растворился.

Ольге Петровне потребовалась лишняя минута, чтобы оценить новость.

– Что намерены делать?

Баронесса отправила пирожное в рот.

– Сегодня вечером уезжаю в Петербург, вернусь недели через две. Надеюсь, что супруг не выбросил портфель с завещанием. Как это приятно: получить наследство папеньки.

– Не смейте!

Ольга Петровна сжала руку Ирины Петровны, чтобы сестра не давала воли гневу.

– А с нами что же будет? – спросила она.

– Моя милая, можете не сомневаться: не дам умереть вам с голоду, – ответила баронесса. – Сможете жить в домах и квартире в Варсонофьевском, пока не найду на них покупателей. И на все прочее тоже.

– Так вы не собираетесь переехать в Москву?

Фон Шталь выразила глубокое удивление.

– Переехать из столицы? В эту деревню?! И в мыслях нет!

Ольга Петровна вдруг вскочила и обернулась. Все взгляды обратились в ту сторону. Ничего примечательного в зале не случилось: редкие гости поглощали поздний завтрак, кое-где дело дошло до «журавлей».

– Что такое, моя милая? – тревожно спросила баронесса.

Приложив руку к сердцу, как будто пронзенному болью, Ольга Петровна опустилась на стул.

– Мне показалось, – проговорила она тихо. – Мне показалось, что в зал зашел… Гри-Гри. Показалось… Это все медиум и его ритуал.

Фон Шталь быстро перекрестилась.

– Он сказал, что души пребывают в номере, ритуал не удался.

Ирина Петровна закрыла лицо ладонями и застонала.

– Больше не могу… У меня нет сил…

Ольга Петровна обняла ее за плечо, прижала к себе и стала что-то шептать на ухо. Ирина покорно затихла. Села прямо и ровно, глядя в черноту кофейной чашки. Сестра погладила ее по руке и подняла рюмку с ликером.

– Что бы ни было, как бы ни сложилась наша судьба, давайте сейчас не думать о плохом. Завтра Рождество. Хочу поднять тост за милосердие и сострадание.

Баронесса улыбнулась, потянулась за рюмкой, но неловко задела локтем кофейную чашку. Об пол чашка шлепнулась так, будто лопнула граната, обдав скатерть и юбки черной жижей. Пока Подковкин убирал последствия неловкости, у стола возникла большая неразбериха. Баронесса извинялась, как могла, и предлагала свои услуги, чтобы стереть с юбки Ирины Петровны кофейное пятно. От ее услуг отказались. Вскоре порядок был восстановлен. Осколки и кофе убраны. Ольга Петровна снова подняла рюмку.

– За милосердие к обездоленным, – сказала она.

– И за чудеса, которые случаются под Рождество, – добавила фон Шталь. Свою рюмку она держала крепко.

Дамы выпили до дна. Праздничное настроение посетило только баронессу. Она с удовольствием съела другое пирожное.

– Неужели ваша матушка сумела сохранить тайну вашего рождения от законного мужа? – спросила Ольга Петровна.

Наследница рода Немировских пожала плечами, на которые вдруг свалилось огромное наследство.

– Это самое удивительное, что случилось в моей жизни.

– Почему же раньше не искали своих… братьев?

– Зачем мне было их искать? Вышла замуж, получила титул. К чему мне какие-то купцы в родственниках? По правде сказать, я не думала заявлять о своих правах. Пока мои сводные братья были живы, разумеется. Я бы ничего не знала и не вспоминала об этом завещании, если бы не наша встреча, Ольга Петровна.

– Почему же сразу не открылись, кто вы?

– Признаться, фамилию моего настоящего отца я подзабыла. Спасибо медиуму и духам, напомнили…

Ольга Петровна будто собиралась спросить нечто важное, но никак не могла решиться, как вдруг Марина Петровна издала хрипящий звук, откинула голову на спинку стула и медленно, как желе, сползла на пол и упала на бок, неудобно согнув руки. Глаза ее неподвижно уставились на край скатерти. Дамы сидели не шелохнувшись.

– Богдасевич, ваш выход, – приказал Пушкин, толкнув в бок.

Доктор подавился чаем, который мирно попивал в холле ресторана, отдал блюдце с чашкой подвернувшемуся официанту и побежал догонять чиновника сыска, который, обогнав его, поднимал обмякшее тело.

6

Винить было некого. Только самого себя. Что было особенно неприятно. Который уже раз Сандалов проклял собственную слабость. Ведь знал, наперед знал, что надо остаться дома, нюхом чуял. Предлог самый благовидный: неприлично простуженному портье пугать гостей красным носом и прочими соплями. Сидел бы сейчас в тепле и уюте, попивал чаек с домашней настойкой и горя не знал. А что вместо этого?!

С раннего утра Сандалов трудился, как последний кухонный мальчишка. Сначала от него потребовали устроить разгром и беспорядок в номере четвертом, который к тому времени отмыли и прибрали. Мало того, потребовали не вмешиваться ни во что, что будет происходить, включая появление в гостинице проклятого мага Кульбаха, который заявился как ни в чем не бывало и потребовал ключ от своего номера и четвертого. Как видно, сыскную полицию эта странная личность уже не интересовала. После чего заявилась баронесса, вся в черном. Сандалов сжался, но его взглядом не удостоили. Вскоре вернулся господин Пушкин в сопровождении трех дам, тоже, как на подбор, в черном. После чего прибежал половой, сообщив радостную новость о душах, которые навсегда поселились в номере. В довершение из ресторана выбежал Пушкин, неся на руках даму без чувств, а за ним следовал какой-то господин с саквояжем, по виду участковый доктор, и пара все тех же черных дам. Нервы Сандалова и так были на пределе. А тут ему на ходу бросили приказ отпереть проклятый номер. Портье, конечно, исполнил, но клял себя за глупость последними словами.