– Как вам будет угодно, – сказала она и пошла прочь от стола и всего, что за ним случилось. Пока не скрылась из зала ресторана.

Подбежал Сеня, взволнованный тем, что дама изволила уйти. Принялся тревожно расспрашивать, не ошибся ли, не надо ли чего подать особенного, уж он расстарается, да и вообще: не желает ли господин чего-нибудь, что только душа прикажет?

Пушкин желал. Очень желал. Желал так, что не мог в этом признаться не только Подковкину, но и себе самому.

8

Раскрытие трех дел, пусть и зачисленных на Городской участок, это лучшее, что могло случиться перед праздником. Настоящий подарок на Рождество. Какого Михаил Аркадьевич удостоился по праву, весь год служа прилежно и честно, как подобает хорошему начальнику сыска. Когда же Пушкин доложил, что Королева брильянтов, по самым верным сведениям, в Москве не появится, настроение Эфенбаха взмыло фейерверком. Вслед за тем явилась мысль доложить обер-полицмейстеру о несомненных победах сыска. И хоть Михаил Аркадьевич знал неписаный закон, что начальству надо докладывать приятные известия, когда начальство само прикажет, желание было сильнее.

Эфенбах спустился на второй этаж, спросил, принимает ли господин полковник. Дежурный чиновник позволил войти. Только шагнув в кабинет, Михаил Аркадьевич сразу понял, какую ошибку совершил.

Власовский пребывал в одном из самых мрачных состояний, в какое всегда приходил в канун праздников. Невозможность карать подчиненных и приказывать приводила его в тоску. С завтрашнего дня и до самого Крещения, на все Святки, Москва погружалась в разгул. А вместе с ней – городовые, чиновники, дворники, извозчики, купцы и прочий люд, обычно покорный воле обер-полицмейстера. Ничего поделать с этим Власовский не мог, как ни старался все годы. В этом году все повторится. Можно не сомневаться.

Обер-полицмейстер мрачно глянул на начальника сыска, буркнув: «Что надо?» и продолжая шелестеть бумагами. Михаил Аркадьевич на ходу поменял заготовленную речь.

– Разрешите доложить, господин полковник, результаты всепроведенннейшего розыска по причинам нахождения известной воровки, именуемой Королева брильянтов.

– Ну, доложи, – чуть мягче ответил Власовский, впечатленный заковыристой фразой.

– Имею честь непосредственно донести до вашего сведения, ваше превосходительство, что означенная негодяйка исключительной дерзости не посмела прибыть в Москву, а более того, повернула вспять и отбыла в совсем неизвестном направлении. Как говорится, сколько зайца ни корми, а веревочка на волке завьется!

Власовский невольно кивнул, не столько соглашаясь со сказанным, сколько пытаясь понять, какая связь между зайцами и брильянтами.

– Значит, говоришь, воровка не посмела явиться к нам в Москву, – проговорил он задумчиво.

– Именно так, ваше превосходительство! – сдержанно ответил Эфенбах.

– Что же это она, планы поменяла?

– Как говорится, бабий ум короток, а где тонко, там и рвется. Не решилась испытать удачу в Москве по веской причине.

– Это какой же?

– Строгость полицейского управления и общий порядок, – отчеканил Эфенбах. – Имеются точные сведения, что сия пресловутая Королева прямым образом испугалась полицейского порядка, наведенного трудами вашего превосходительства.

Об этом обер-полицмейстер всегда мечтал: чтобы в Москве был такой порядок, от которого любой вор, хоть из столицы, хоть из Варшавы, бежал бы как от огня. И вот оно – случилось!

– Сведения верные? – спросил Власовский, добрея на глазах.

– Наивернейшие. Получены чиновником Пушкиным, – ответил Эфенбах, видя, что сработало.

– Ну, этот врать не будет.

Обер-полицмейстер подошел к начальнику сыска и крепко, до хруста, пожал руку.

– Благодарю, Михаил Аркадьевич, молодцы, соколы мои!

– Рады стараться!

– Вот что значит – порядок в городе!

– Непременно так, порядок!

– И дисциплина!

– Во всем, что ни на есть, – первейшая дисциплина.

– Порядок, строгость и послушание! – продолжал Власовский, не отпуская рукопожатие.

Эфенбах улыбался, чтобы не кривиться от боли. Хватка полковника была в точности медвежья.

– Несомненно и всенепременно! – кое-как выдавил он.

Обер-полицмейстер отпустил его руку и отечески обнял за плечо.

– Завтра с утречка поедем делать полицейский осмотр, Михаил Аркадьевич.

Эфенбах чуть не брякнул: «Да в своем ли вы уме?» Как можно в Рождество заниматься делами, а тем более осматривать Сухаревку или Хитровку? Где видано такое безобразие? Что он скажет семье, как жена на него посмотрит, когда глава семейства в праздник уйдет из дома чуть свет? Как дети расстроятся! Что гости подумают?

Надо было спасать праздник. Михаил Аркадьевич привык выворачиваться из любых ситуаций. Поблагодарив обер-полицмейстера за щедрую награду, он с сожалением сообщил, что в этом году никак не сможет ею воспользоваться, как бы ни хотел. Потому что обещал одному очень важному господину, который прибудет к нему в гости, что завтра познакомит его с московским сыском. Что будет исключительно полезно для репутации не только сыска, но и всей московский полиции. Господин в газетках пописывает!

Когда Власовский узнал, какого гостя Эфенбах собирается привести в сыск, отказать не смог. Но на следующий год – обязательно надо сделать осмотр. Михаил Аркадьевич клятвенно обещал непременно и обязательно, потому что, как говорится, сапог пару всегда найдет, а волк волка издалека свищет.

Смысл поговорки остался недоступен для понимания обер-полицмейстера. В чем он никак не мог признаться.

9

Как назло, часы ползли еле-еле. Минутная стрелка не желала двигаться. До отхода поезда оставалось больше трех часов. Убить их хоть как-нибудь оказалось неразрешимой задачей. Пушкин смотрел на циферблат.

Сыск опустел. Эфенбах убежал раньше всех. За ним последовал Кирьяков, пожелав хорошего праздника. Актаев, смущаясь, поздравил с Рождеством и тоже улизнул. В приемном отделении остался Лелюхин. Достав из стола початую бутылочку, присел за стол Пушкина и разлил по рюмкам.

– За твою блистательную победу, Алеша! – сказал он, поднимая тост.

Чтобы не обижать старого чиновника и друга, Пушкин выпил, но продолжать отказался. Лелюхин не стал отказывать себе в маленьком удовольствии, все-таки сочельник, уже праздник.

– Ну, рассказывай, герой-молодец, как чудо совершил.

– Какое чудо, Василий Яковлевич?

Лелюхин погрозил пальцем.

– Не прибедняйся, Алеша. Такие дела раскрыть – не каждому под силу. Ведь как чисто обделано было! С умом и сообразительностью: как будто само собой случилось. Редкая история, уж поверь моему опыту. Так что не ломайся, как барышня, а делай признание. Формула твоя волшебная помогла?