Однажды ноябрьским вечером Мари пришла к Юнне и заявила, что хотела бы немедленно посмотреть самый ужасный из фильмов, какой только может найти Юнна, фильм с убийством, а лучше – с несколькими.

Юнна поискала на видеополке.

– Есть один – совершенно ужасный. Я не решалась показать его тебе.

– Хорошо! Поставь!

Когда фильм кончился, Мари глубоко вздохнула.

– Спасибо! – поблагодарила она. – Мне уже лучше. Странно, что Юнссона пришлось убрать, в последнюю минуту он стал сентиментальным, это на него совсем не похоже. И эта бездомная собака там вовсе ни к чему.

– Напротив, собака там как раз кстати. Юнссон один-единственный раз поступает вопреки своей природе, а природа всегда мстит за себя. Это неплохо – вставить в фильм иррациональную деталь, иначе все слишком просто: он лишь властвует над своими гангстерами, покуда они его не прикончат.

– Ведь он не мог по-другому, – сказала Мари, – он был рожден предводителем. Полагаю, это его и погубило. Но ведь они бы не справились ни с одним налетом, если б Юнссон все не рассчитал… А потом?

– Не имею ни малейшего представления, – ответила Юнна. – Пожалуй, им придется самим позаботиться о себе. Вообще, это всего лишь слабый, второсортный фильм; возможно, я все приукрашиваю.

Она зажгла свет.

– Я собираюсь вечером почитать. Бог с ним, с этим фильмом.

При свете лампы мастерская показалась особенно пустой.

– Только не говори, что ты делала уборку! – сказала Мари.

– Нет! Тебе нечего почитать? Я принесла несколько книг, которые могли бы быть тебе интересны. Новеллы и все такое.

Мастерская и вправду казалась чрезвычайно пустой. И рабочий халат Мирьи не висел больше на вешалке.

Мари открыла одну из книг. Вечер проходил абсолютно спокойно, никто не звонил, слышалось лишь гудение снегоочистителей на улице.

Спустя несколько часов Юнна произнесла:

– Думаю, можно снова повесить ту литографию. Просто как воспоминание.

– Да, – сказала Мари. – Как воспоминание.

– Вообще-то, – продолжала Юнна, – я рассказывала, как когда-то в молодости двинулась прямым маршем из их художественной школы прямо посреди семестра, чтобы работать самостоятельно.

– Да, это ты и делаешь.

– Во всяком случае, это было событием по тем временам, демонстрацией!

– Я знаю. – Мари перевернула страницу. – Этот преподаватель, что был у тебя, твой профессор? Тот, что был слишком властным?

– Мари, – сказала Юнна, – порой ты в самом деле бываешь слишком простодушна…

– Ты так считаешь? Но иногда ведь можно ляпнуть что-нибудь лишнее, не правда ли?

И они снова погрузились в чтение.

«Виктория»

В комнате было четыре окна, потому как море красиво со всех сторон. Нынче, когда осень подступала ближе, остров посещали по пути на юг незнакомые птицы, и, случалось, они пытались пролететь прямо через окна, двигаясь навстречу дневному свету с той стороны комнаты, точь-в-точь как летают среди ветвей в лесу. Мертвые птицы лежали с распростертыми крыльями. Юнна и Мари переносили их вниз на подветренную сторону, откуда их похищал ветер.

Однажды Юнна сказала:

– Теперь мне понятно, что имел в виду Альберт, говоря о том, как лодка прыгает на волне, будто это та же самая линия, что и в крыле птицы. Говорил, когда строил «Викторию».

На острове как-то сразу заметно похолодало. А с самого утра ветер усилился. С внутренней стороны мыса стояла на якоре «Виктория», покачиваясь при волнении на море. Разумеется, обычно ее покачивало в дурную погоду, но с каждым проходящим летом все сильнее и сильнее казалось, что лодка слишком беспокойна.

Юнна сказала:

– Я поставила на лодке новую шакшу[80] в мае. И еще проверила лини. Во всяком случае, говорили, что ветер должен к вечеру стихнуть.

Однако же ветер не стих. Такая погода означала, что никому не причалить, никому не отплыть, пока не наступит хорошая погода, так что можно вытащить лодку на берег. Но это им было не под силу. «Виктория» стала слишком тяжелой, чтоб вытаскивать ее на берег. Она располагалась как раз там, где встречались волны, которые омывали мыс, и буруны[81], что приходили наискосок с другой стороны. «Виктория» плясала с само собой разумеющейся легкостью, присущей добротно выстроенной лодке. Но сейчас было не время восхищаться.

Мари сказала:

– Их обоих звали Виктор.

– Ты что-то сказала?

– То, что обоих наших отцов звали Виктор[82].

Юнна не расслышала и распорядилась:

– Иди домой и немного согрейся, пока не настанет твой черед караулить лодку.

Юнна осталась рядом с лодкой, боровшейся с волнами и ветром, и пыталась придумать способ спасти ее… должен же найтись какой-то способ – быть может, совсем простой.

Когда стемнело, они поменялись местами. Мари спустилась вниз к лодке, а Юнна села за работу, хотела набросать чертежи новых конструкций; ее снова и снова обуревали раздумья о том, как обезопасить «Викторию», когда налетит буря. Решетчатые настилы и крепкие мачты – неосуществимо. Лебедка или ворот – тоже плохо. Система шлюпбалок[83] – тоже не годится. Юнна все чертила и чертила, а потом швырнула листы в открытый очаг. Но она не оставила попыток придумать новые немыслимые конструкции.

Стало темно, они и не заметили когда. Мари едва могла различить пену на волнах. На востоке море обрушивалось настоящими водопадами и устремлялось дальше; на западе шипел вокруг мыса прибой, и там, где-то в середине, стояла «Виктория».

Хочешь не хочешь, Мари вернулась в дом.

– Ну? – спросила Юнна.

– Странно, – ответила Мари, – здесь, в глубине острова, шторм слышится совершенно по-другому. Он будто течет, сливаясь с чем-то в единый поток; кажется, будто звучит долгий поющий звук, однажды ты попыталась записать его на кассету – и получился один-единственный шуршащий бесконечный… без конца и края звук…

Юнна резко спросила:

– Как лодка?

– Думаю, хорошо. Почти ничего не видно…

– Ты ведь можешь написать о том, как звучит шторм, – посоветовала Юнна, – тебе нравится вставлять шторм почти во все, что ты пишешь. Ты проверила кормовые лини?

Мари ответила:

– Думаю, они уже под водой. Вода поднимается.

Они сидели за столом друг против друга, не разговаривая. «Мой папа, – думала Мари, – как он любил бурю… Он так радовался, когда она налетала вместе с ветром, тогда он не впадал больше в меланхолию. Он ставил шпринтов[84] и брал нас с собой в море…»

Юнна сказала:

– Я знаю, о чем ты думаешь: вы всегда надеялись на непогоду, потому что тогда он радовался. А если ненастья не было, он обычно говорил: «Спущусь-ка я ненадолго вниз и взгляну на лодку». Но поверь мне, он шел лишь взглянуть на волны!

– Мы это знали, – промолвила Мари. – Но