нельзя ничего давать, – перевела Николь, – потому что кусочки, которых они коснулись, становятся «посланниками» принцессы. Еще он говорит, что их не нужно жалеть. Прокаженные платят за свои прошлые грехи. Это их карма.

Душа Николь бунтовала. Все эти истории циклов, реинкарнаций, безропотного фатализма – нет, это слишком просто. Слишком легкий путь к безразличию и апатии…

Наконец настала ночь, поглотившая все. И тогда возникло новое препятствие: дождь. Яростный стук капель, гипнотизирующий визг дворников, сметающих целые потоки воды, фонтаны луж из-под колес, подобные языкам битого стекла и долетающие до окон…

По сторонам тянулись деревни – жизнь на пониженной передаче… Индусы забирались кто куда, чтобы не вымокнуть: нелепая вроде бы попытка среди того, что все больше напоминало библейский потоп. Однако же они были у себя дома и из своих укрытий провожали джип пустыми глазами, как одурманенные богами наркоманы, для которых никто и ничто не представляет ни малейшего интереса.

Иногда машина проезжала через лес. Тогда Николь открывала окно и любовалась ветвями и листьями, которые так и норовили проникнуть в кабину. Джип тем временем продирался сквозь растительность, эту изобильную органическую вселенную с явно женским нравом, словно бы цеплявшую их своими космами мстительной ведьмы.

Николь всем телом ощущала ухабы, выбоины и камни. Она по-своему боролась с землей, небом и ночью. Впрочем, в этой нелегкой схватке она могла сделать не многое – разве что покрепче вцепиться в ручку дверцы. Девушка обливалась потом и чувствовала себя апельсином, из которого давят сок. По лицу у нее текли жирные слезы, и она испытывала тупую благодарность – все-таки она была еще жива…

В какой-то момент водитель остановился, готовый сдаться.

Николь, пошатываясь, выбралась прямо под дождь; вопреки всему ей хотелось пережить это приключение, не потеряв из него ни секунды.

То, что она увидела, ее ужаснуло: внизу, метрах в пяти, висел качающийся, как тарзанка, обезьяний мост, ведущий через ревущую в сумерках реку. Водитель снова сел за руль и в одиночку отправился к переправе. Трое французов смотрели ему вслед, надеясь, что он не собирается включить третью передачу и исчезнуть в темноте, бросив их здесь.

– Бардхаман.

Николь вздрогнула. Голос водителя. Она прищурилась, увидела нечто похожее на настоящий город и машинально посмотрела на часы: час ночи. Значит, она заснула…

Она взяла карту, которую они купили в Калькутте: понадобилось восемь часов, чтобы проехать сто километров. Это нормально или плохо? Николь не имела ни малейшего понятия. Она вышла из машины размять ноги. Неужели это и правда город? Надо же: дома, неоновые огни, рекламные вывески… Наверняка тут были и школы, и храмы, и торговые лавки… Пока что они находились на какой-то автозаправке: перед сараем стояли цистерны, по которым нещадно колотил дождь. Туалет? Лучше об этом не думать, если только не отважиться справить нужду в темноте, рискуя поскользнуться на мокрой глине и переломать себе ноги или помочиться на чью-то голову.

И тут она их увидела. Не прокаженных, нет – обычных деревенских жителей.

Даже в этот поздний час они сидели под навесом сарая, сбившись в кучу, как муравьи на куске коры. Опять эти черные томные глаза, эти окрашенные красным рты. Водитель, не говоря ни слова, заправил бак и расплатился. И сделал путникам знак садиться в машину.

Николь прислонилась к плечу Эрве с твердым намерением заснуть. Возможно, она уже не проснется – что ж, значит, так тому и быть.

В каком-то смысле это был бы отличный конец. Она бы погибла за свои убеждения, за своих подруг, за свои мечты…

118

Проснувшись, она обнаружила, что в машине никого нет. Было светло, но дождь не прекращался. Через мутные окна она увидела других членов команды, которые пытались сдвинуть с места их колымагу.

– Чего сидишь? – крикнул Мерш. – Выходи помогать!

Николь поспешно выбралась наружу, и лодыжки сразу обожгло ледяной водой. Она чуть не вскрикнула. Ливень был так силен, что с каждым вздохом она как будто глотала струю воды. Наступающий день нес страшный холод. Получалось, они оставили зной долин ради горной стужи.

Девушка бросила взгляд на пейзаж, который сильно отличался от того, что она видела до сих пор. Больше никакой желтой грязи, никаких мрачных равнин…

Вставала заря цвета стали; пышные окрестные леса искрились невиданным зеленым цветом. Эта зелень будоражила кровь, как при первой встрече с морем. Она дарила ощущение стремительного восстановления – нечто вроде естественного диализа.

Николь присоединилась к остальным, машинально отметив новые детали: они стояли на тропе из серой гальки, по которой текли многочисленные ручейки. Справа и слева торчали какие-то корни, росли кусты и гигантские папоротники.

Она послушно встала рядом с Мершем и Эрве и тоже начала толкать машину, чувствуя, как галька выскальзывает у нее из-под ног.

Уф… Они втроем выбивались из сил, пока водитель на полную мощность включал двигатель; из машины, смешиваясь с туманом, валил дым, но джип не двигался с места. Еще одна попытка… Наконец двигатель взревел и совсем заглох. Тишину заполнил плеск дождя, смешанный с воркованием ручьев. Вдруг Николь различила новый звук, похожий на какое-то липкое чавканье.

В ту же секунду она почувствовала ожоги по всему телу. Водитель высунул голову из окна и что-то крикнул на бенгали, или на урду, или на другом языке ужаса.

Обернувшись, Николь получила наглядный перевод: пиявки. Тысячи, десятки тысяч пиявок продвигались по серой гальке, ползли тесными колоннами, образуя черную реку, стремительную и вязкую, совершенно отвратительную.

Пугаться им было некогда: они уже дрались с этой мерзостью, которая проскользнула к ним под одежду и тихо высасывала из них кровь. Через миг они оказались почти голыми на утреннем холоде – срывали вместе с кожей отвратительных слизней с ног, с живота…

Водитель крикнул по-английски:

– Hurry up![126]

Перепачканные кровью, одолеваемые полчищами гнусных тварей, они снова начали толкать машину. Наконец, когда казалось, что джип окончательно увяз, колеса нашли какую-то невидимую опору и быстро завращались, а они, потеряв равновесие, рухнули головой в красноватый дождевой поток.

– Садимся! – приказал Мерш, срывая с плеч еще несколько черноватых кровожадных «нашивок».

Он, наверное, не отдавал себе в этом отчета, но его отданный по-французски приказ – приказ голого дикаря, облепленного пиявками, – звучал совершенным абсурдом.

Чуть позже неожиданно взошло солнце, разогнав ненастный мрак. Через несколько минут свет сиял повсюду. Вернулась свобода. Безмятежное голубое небо, сияющие вершины гор… Николь закрыла глаза, позволив себе расслабиться.

Ее разбудил толчок от резкого торможения. Черт, значит, она снова заснула. И надолго: был уже почти полдень. Машина снова остановилась. Новая проблема была серьезной – водитель заглушил двигатель.

– Что за ерунда! Опять что-то стряслось? – прорычал Мерш, вылезая из колымаги.

Оказалось, просто закончилась дорога. Путь им преграждала река. В грязной воде спокойно бултыхались буйволы. С другой стороны