— Он был также рекомендован Антрагом, но кажется Антраги сделались большими роялистами, чем король, месье ла Раме предпочел приехать ко мне в Париж, в центр самого действия.

— Мы дадим ему работу, — отвечал Бриссак, проницательный взгляд которого осмотрел нового адъютанта с ног до головы.

— Наблюдайте хорошенько за испанцем, — шепнула герцогиня графу, — я слышала, что он хочет сыграть с вами шутку.

— Благодарю, — отвечал Бриссак.

Герцогиня ускакала среди вихря негодяев, которые кричали во все горло:

— Да здравствуют Гизы!

— Она опьяняется этим крепким вином, — прошептал Бриссак, направляя свою лошадь к воротам Сен-Дениским.

Но к нему подъехал герцог Фериа, который подстерегал все его движения, и загородил ему дорогу.

— Что такое еще? — спросил Бриссак.

— Два слова, граф. Необходимо ли нам обоим прогуливаться по Парижу, когда опасность и внутри, и извне?

— Нет, — сказал Бриссак.

— Тем более, — прибавил испанец, — что носятся слухи очень важные.

— Какие?

— Уверяют, что видели неприятельскую кавалерию близ Монружа.

— Какие выдумки!

— Вот этот человек, — холодно сказал герцог, указывая на валлонского солдата, — видел эту кавалерию.

Солдат подтвердил.

— Это другое дело, — отвечал Бриссак, — это стоит рассмотреть.

— Вот почему я с вами посоветовался, граф. Это надо разузнать.

— Вы правы, герцог.

— Вы не откажетесь осмотреть внешние укрепления? — с живостью спросил испанец.

— Я? — сказал Бриссак, несколько взволнованный, потому что он ясно видел ловушку в этом предложении. — Я никогда не отказываюсь исполнять то, чего требует служба.

— Ну, будьте так добры и осмотрите.

— Очень охотно.

— Я не стану от вас скрывать то, что говорят.

— Разве говорят еще что-нибудь?

— Уверяют, что нам изменили.

— Я сам вам об этом говорил.

— И если действительно неприятельская кавалерия виднеется за городом, стало быть, измена существует, не так ли?

— Непременно.

Герцог внимательно выслушал этот ответ.

— Нельзя терять времени, — продолжал он, — и если вы лично желаете сделать этот осмотр, то, кажется, пора ехать.

— Поедем, — сказал Бриссак, сердце которого билось. — Но я поеду не один; я полагаю, мне надо съездить за конвоем.

— Вот восемь верных человек, которых я вам даю, господин губернатор.

— Восемь испанцев!

— Все дворяне Кастильды. За храбрость и верность всех я ручаюсь; они все гнушаются измены.

Бриссак рассмотрел эти восемь физиономий, помраченных подозрением, восемь взглядов, блиставших огнем непоколебимой решимости.

— Черт побери! — прошептал он. — Но вино нацежено, надо его пить.

Приехали к Сен-Дениским воротам. Восемь испанцев ждали своего нового начальника, чтобы выехать позади него. Ночь была темная и дождливая. Только слабый огонь в караульне освещал лица красноватым отблеском.

— Ну, прощайте, — сказал Бриссак герцогу, — сказать вам: до свидания?

Герцог вывел отряд за стены и там, остановившись в темноте, в тишине и в уединении, сказал:

— До свидания, если вы не встретите в дороге кавалерию короля наваррского; а то прощайте!

— А! а! — сказал Бриссак. — Понимаю, то есть если я ее встречу…

— Эти восемь дворян вас убьют, — холодно сказал герцог, возвращаясь к городу.

Бриссак после трех секунд размышления пожал плечами и решительно двинул свою лошадь на дорогу. Зловещий отряд провожал его, не произнося ни слова. На колокольне церкви Парижской Богоматери пробило двенадцать часов, и ветер разнес этот звук по равнине на своих влажных крыльях.

«Если королевская армия, — подумал Бриссак, — не так дисциплинирована, как македонская фаланга, или если часы его величества идут вперед против часов церкви Парижской Богоматери, маршальский жезл едва ли достанется мне».

Новые ворота запирали Париж на берегу Сены, на Луврской набережной. Как почти все парижские ворота, это здание имело башни для защиты. Главная из этих башен, у Новых ворот, называлась Деревянной и соединялась с длинной и узкой башенкой, в которой находилась лестница большой башни. Бойницы и окна выходили на воду, довольно глубокую в этом месте. Подъемный мост служил сообщением, у ворот перед этим подъемным мостом Бриссак велел разрыть своим работникам землю, так что этим людям стоило только повернуться направо, чтобы бросать землю со своих заступов в Сену.

Нижний этаж башни составлял залу в тридцать футов. Над нею была квартира привратника, старого солдата, которого междоусобные раздоры забыли на этом посту, неутомительном и неважном, потому что Новые ворота, засыпанные землею, не отворялись никогда.

Из квартиры привратника был прекрасный вид на Сену и на окрестности, а круглая зала, находившаяся под его ногами, служила караульней. Голые стены имели украшениями только огромные гвозди, на которых вешалось оружие, и гвозди эти были вбиты с самой независимой неправильностью, по прихоти или по росту солдат.

Привратник спускался в караульню по маленькой лесенке из башенки, когда караул, чувствуя жажду от соседства реки, требовал от него некоего напитка, который он покупал в ближайшем кабаке, приняв предосторожность развести его прежде водой из Сены.

В ту ночь, о которой мы говорим, когда караул у Новых ворот был составлен, как вы видели, герцогом Фериа и графом де Бриссаком, капитан Кастиль как бдительный, а особенно как скучающий офицер, отправился к привратнику осмотреть настоящее положение своего поста. Он увидал инвалида, занимающегося переливанием в оловянные горшки пенистого напитка, который скоро должны были потребовать у него гости в нижнем этаже. Запах этого напитка был сильный и наполнял воздух благоуханием аниса и перца, которое было бы восхитительно для обоняния немецкого ландскнехта. Но дон Хозе был человек трезвый, он нахмурил брови, вдыхая этот вероломный запах.

— Капитан, — сказал инвалид, — не угодно ли вам стакан этого напитка? Вы сделаете почин; посмотрите, какой он чистый и как пенится.

— Можно опьянеть только от одного запаха твоего проклятого напитка! — закричал дон Хозе. — В твоей лаборатории задохнешься.

Говоря эти слова, капитан подошел к маленькому балкону, с которого, когда он отворил его, ворвался с реки свежий ветерок.

— У тебя здесь пост? — сказал Хозе.

Действительно, на балконе было два человека. Один сидел на скамейке, другой стоял, прислонившись к балюстраде. Тот, который сидел, был монах в серой рясе, с капюшоном на голове. Он с глубоким вниманием наблюдал за работой землекопов, расчищавших башню. Он не обернулся при звуке голоса капитана.