Другой был высокий молодой человек, светло-русые волосы которого развевались от ветра; внимание его к работам землекопов было не очень сильным, и он, по-видимому, с удовольствием встретил нового собеседника.

— Кто эти два человека? — спросил недоверчивый испанец привратника.

— Монах, мой старый друг, почти родственник. Не так ли, брат Робер?

Монах сделал едва приметный знак согласия.

— Разве монахи могут ночевать не в своем монастыре? — спросил Кастиль.

— Поневоле, когда заперты ворота, — отвечал привратник. — Брат Робер не мог сегодня воротиться в свой монастырь и просил у меня убежища на ночь.

— А его товарищ, этот высокий молодой человек, также монах?

Молодой человек обернулся к Кастилю с уверенностью, в которой не было дерзости, и сказал:

— Вы задаете бесполезный вопрос; вам стоит только взглянуть на мою одежду и на мою шпагу, чтобы убедиться, что я не монах.

— Кто же вы?

— Это мой племянник, — отвечал монах глухим голосом. — Разве мы мешаем вам здесь?

Дон Хозе вместо ответа начал думать. У подозрительных людей всегда живое воображение. Инвалид продолжал разливать свой товар.

— Знайте, — сказал Кастиль, — что я не хочу пьяниц на моем посту и запрещаю всякие напитки во время моего караула.

Инвалид с удивлением хотел расхваливать свой напиток, но испанец закрыл ему рот таким решительным движением, что он со вздохом вылил в бочонок из всех своих оловянных горшков.

— Я не хочу, чтобы ваши гости оставались здесь, — прибавил Кастиль. — Может случиться несчастье. Может зарониться искра на пол, а у меня внизу порох. Сделайте же одолжение — отошлите этих двух господ в караульню, они проведут ночь возле нас.

— Я не вожусь с солдатами, — отвечал монах.

— Ночь скоро пройдет, брат мой. Притом испанские солдаты не язычники, и я не позволяю у себя ни ругательств, ни проклятий.

— А я не принимаю приказаний от вас, — надменно отвечал молодой человек, — если ваши испанские солдаты — добрые христиане, от них пахнет кожей и маслом, а этот запах мне не нравится.

— Как вы разборчивы, — сказал Кастиль, возвысив голос.

— Я таков, как я есть.

— Полно, племянник, полно, — сказал монах, — не упрямьтесь, господин капитан прав. Военный человек повинуется требованиям, которых такие студенты, как вы, и такие монахи, как я, не понимают.

— Прекрасно, — сказал Кастиль, — я жду вас внизу через полчаса.

Он вышел после этих слов. Молодой человек обратился к монаху с очевидным нетерпением:

— Право, брат Робер, я удивляюсь вашему хладнокровию. Как, вы видите, что я умираю от скуки в монастыре после отъезда Понти и урока, который вы мне дали насчет мадам Габриэль; я стараюсь бежать от опасности и от скуки, вы мне предлагаете отвести меня к кавалеру де Крильону, к которому я хотел отправиться, и вот куда мы пришли! Смотрим, как бросают в воду землю, и выслушиваем грубости от испанцев.

— Любезный мосье Эсперанс, — сказал монах, — я не могу повелевать стихиями. Преподобный приор дал мне поручение в Париж к герцогине Монпансье; я видел, что вы чахнете от скуки. Я видел также, что вы от безделья занимаетесь женою ближнего.

— От безделья! — прошептал Эсперанс с глубокой меланхолией.

— Ближнего, — продолжал женевьевец, приметив, как изменились черты Эсперанса при одном воспоминании о Габриэль. — Этот ближний — один из друзей нашего монастыря.

— Подлый негодяй, который прячется, пока у него отнимают его жену.

— Это вас не касается, — сказал женевьевец.

— Но меня касается глупость этого олуха, который хвастался передо мною, что перерезал веревку, на которой Понти повесил убийцу. Зачем вмешался этот трус не в свое дело и не оставил висеть то, что было повешено?

— Послушайте, тело, висевшее поперек его решетки, портило ему вид.

— А между тем вот ожил разбойник, злодей, который меня убьет, если я его не опережу! О, ваш ближний, как вы говорите, сделал прекрасивое дело!

— Он испортил совсем новую веревку, — сказал монах, — но это не причина, чтобы вы отняли у него его жену. Эти вещи делаются в свете, но не в монастырях. Итак, я вас увел.

— Чтобы видеть кавалера де Крильона.

— Имейте терпение.

— Вы ходили к герцогине Монпансье, которую не застали. Я полагаю, вы не там надеялись встретить кавалера де Крильона?

— Разве знаешь, где находятся люди? Но вот кто-то въехал за Новые ворота.

Инвалид наклонился с балкона.

— Граф де Бриссак, — сказал он.

— Надо сойти, — продолжал монах, — если вы не увидите кавалера де Крильона, то вы увидите графа де Бриссака. Это также воин.

— Если бы граф де Бриссак захотел, — сказал инвалид, вздыхая, — он позволил бы мне продажу на нынешнюю ночь.

— Разве ты не видишь, кум, — продолжал монах, — что этот испанец боится, чтобы его солдаты не заснули от твоего напитка?

Эти слова заставили задуматься Эсперанса, которого, впрочем, многое заставляло считать себя в исключительных обстоятельствах. На лестнице, которая скрипела под их ногами, монах наклонился к молодому человеку и шепнул ему на ухо:

— Будьте внимательны с испанцами; надо быть осторожным. Смотрите, слушайте, и чтобы ни один мускул в вашем лице не говорил…

Эсперанс сделал движение, как бы спрашивая причину этого совета.

— Испанцы недоверчивы, — отвечал женевьевец, приложив палец к губам.

«Стало быть, внизу больше возможности на развлечение, чем наверху», — подумал Эсперанс.

Оба вошли в караульню, где их присутствие не произвело никакого впечатления. Все присутствующие занялись исключительно парижским губернатором, который, возвращаясь, приказал отворить для себя ворота и которого караульные, забрызганные грязью, промокшие, проводили опять к воротам, не имея случая убить его, как получили приказание.

— Ну, капитан, — сказал Бриссак, подходя к дону Хозе с тем веселым видом, который не оставлял его никогда, — славную прогулку сделали вы; спросите ваших друзей, которые провожали меня. Не правда ли, господа, что вы довольно нагулялись? Вы свободны; поезжайте сказать герцогу Фериа, что вы видели.

Ворчание за дверью караульни отвечало на эти слова, и восемь испанцев не заставили повторить себе этого приказания, они исчезли.

— Мы сделали, по крайней мере, восемь лье, — продолжал Бриссак, — не встретив ни одного из этих всадников роялистских, которые, по словам герцога, наводнили окрестности.

— А! — сказал Кастиль.

— Погода слишком дурна для роялистов, дождь, ветер, грязь — это хорошо для храбрых испанцев. А я просто выбился из сил, еду спать и советую вам, сеньор Кастиль, и вашим солдатам сделать то же самое.