Эти слова прозвучали для нее сладостной музыкой, но к их сладости примешивалась и горечь. Его первые откровенные действия, кои увенчались этим вопросом, прозвучали в один день с ядовитыми упреками миссис Джетуэй, что отчетливо изобразила ее непостоянство как гнусность. Продолжать любить его тайком не выглядело таким бескомпромиссным непостоянством, как та же любовь, признанная и действующая наперекор всем угрозам. Ее рассеянность была понята им как полная неопытность в новом для нее опыте.

– Я не требую от тебя немедленного ответа, дорогая, – сказал он, видя, что она не в силах дать ясный ответ. – Не торопись.

Найт повел себя так, как это свойственно благородному человеку, который когда-либо был любим и введен в заблуждение женщиной. Можно сказать, что его любовная слепота доказывала факт, что проницательность в любовных делах обычно шествует рука об руку с подлостью. Коль скоро однажды страсть возобладала над ним, глас разума обратился в ничто. Найт в роли возлюбленного был более искренним и куда более прямодушным, чем его друг Стефан, который в других положениях был мелок рядом с ним.

Не говоря более ни слова на тему женитьбы, Найт обвил рукою ее стан, как если бы она была огромным букетом, и любовался ею критическим взором влюбленного.

– Ваш чудесный дар красит меня? – спросила она со слезами волнения, блестевшими на ресницах.

– Несомненно, они идут к вам превосходно! – сказал ее возлюбленный нежным тоном, чтобы помочь ей почувствовать себя более непринужденно. – Ах, если б вы могли себя видеть, вы выглядите еще более блистательно, чем всегда. Подумать только, я смог прибавить что-то к вашей красе!

– Неужели я и впрямь так хороша? Я счастлива ради вас. Хотела бы я видеть себя в них.

– Вы не сможете. Придется подождать, пока мы не вернемся домой.

– Этак я не дотерплю, – возразила она, смеясь. – Смотрите-ка, да вот же способ.

– Действительно есть. Славно сработано, женская смекалка!

– Держите меня крепче!

– Ох да.

– Вы ведь не дадите мне упасть?

– Никоим образом.

Ниже тех камней, на которых они сидели, ручей замедлял свое течение, чтобы растечься вширь, образуя маленькую заводь с ровной гладью. Найт поддержал ее, в то время как она, ставши на колени и сильно наклонившись над гладью заводи, рассматривала себя.

– Я вижу свое отражение. Честное слово, как бы добросовестно я себя ни рассматривала, я не могу не любоваться на себя в них.

– Вне сомнений. Как можете вы так нежно любить украшения? Мне кажется, вы соблазняете меня, прививая вкус к ним. Раньше я ненавидел всей душой подобные побрякушки, пока не узнал вас.

– Я люблю украшения, потому что мечтаю, чтобы люди восхищались тем, чем вы обладаете, и завидовали вам, и говорили: «Хотел бы я быть на его месте».

– Полагаю, мне нет нужды протестовать после таких слов. И как же долго вы еще собираетесь рассматривать свое отражение?

– Пока вам не надоест меня держать. Ох, я хочу спросить у вас кое-что. – И она обернулась. – Вы мне ответите правдиво, не правда ли? Какой цвет волос вам теперь больше нравится?

Найт не отвечал тотчас же.

– Скажите, что светлый, ну же! – прошептала она умоляюще. – Не говорите, что темный, как вы это сделали в прошлый раз.

– Светло-русые, стало быть. В точности такой цвет, как у моей любимой.

– Правда? – спросила Эльфрида, наслаждаясь как правдою тем, что было обыкновенной лестью.

– Да.

– И синие глаза тоже, а не карие? Скажите «да», скажите «да»!

– Одного публичного покаяния достаточно на сегодня.

– Нет, нет.

– Очень хорошо, синие глаза. – И Найт рассмеялся, и обнял ее крепче, и поцеловал ее во второй раз, и проделал он это с осторожностью фруктовщика, который касается виноградной грозди таким образом, чтобы не потревожить ее цветения.

Эльфрида возражала против поцелуя и отвернула прочь личико, а это движение произвело легкий беспорядок в ее прическе и шляпке. Едва ли отдавая себе отчет в том, что она говорит, она выпалила, дрожа от возбуждения, прижимая ладошку к уху:

– Ах, мы должны быть осторожны! Я потеряла в прошлый раз свою сережку, делая это.

Как только она осознала, сколь многозначительны были ее слова, на лице ее промелькнуло встревоженное выражение, и она так сжала губы, словно хотела взять слова назад.

– Делая что? – спросил Найт озадаченно.

– Ох, сидя вот так, на камнях, на свежем воздухе, – отвечала она торопливо.

Вечер в начале октября, и самый мягкий осенний закат озаряет Лондон, даже его далекую восточную окраину. Весь западный край неба охвачен пламенем заката, и на наших глазах выходящий из труб дым поднимается в спокойном воздухе вертикально вверх, словно то тянутся ввысь высокие стволы деревьев. Все, что находится в тени, играет богатыми оттенками туманного голубого.

Мистер и миссис Суонкорт и Эльфрида любовались на эти лучезарные и огненные контрасты из окна большого отеля неподалеку от Лондонского Моста[159]. Визит в Сент-Леонардс к их друзьям подошел к концу, и они задержались в столице на день-два на своем пути домой.

Найт провел это время, колеся по Бретани ради Джерси[160] и Сен-Мало[161]. Затем он пересек Нормандию и тоже вернулся в Лондон, приехав туда позже на два дня, чем Эльфрида и ее родители.