– Это как раз то, чему вы отлично могли помешать. Вы знаете, как это началось, мисс Эльфрида. Да, вы сказали, что имя Феликс вам нравится больше, чем любое другое имя в нашем приходе, и вы знали, что это его имя и что ваши слова ему обязательно передадут.

– Я знала, что это его имя… конечно, знала, но я уверена, миссис Джетуэй, что никому не поручала сказать ему это.

– Но вы знали, что ему передадут.

– Нет, я не знала.

– И затем, после этого, когда вы ехали верхом мимо нашего дома в ярмарочный день, и парни стояли толпой, и вы захотели спешиться, и когда Джим Дрейн и Джордж Апвей и трое, или четверо, или больше ринулись вперед, чтобы подержать вам пони, а Феликс застенчиво стоял позади всех, почему вы подманили его к себе и сказали, что хотели бы, чтобы это сделал именно он?

– О миссис Джетуэй, как неверно вы все понимаете! Мне он был по душе больше всех, вот почему я попросила его помочь мне спешиться. Он был спокойным и приятным… я всегда думала о нем так… и он мне нравился.

– Тогда почему вы ему позволили поцеловать вас?

– Это ложь; ох, все было не так, не так! – отвечала Эльфрида, плача в отчаянии. – Он подошел ко мне сзади и попытался поцеловать меня; и вот поэтому я сказала ему, что не хочу его никогда больше видеть.

– Но вы не рассказали об этом ни своему отцу, ни еще кому-нибудь, значит, не смотрели на это как на оскорбление, как вы сейчас тщетно стараетесь изобразить.

– Он умолял меня никому не говорить, и я по глупости на это согласилась. И теперь я глубоко сожалею, что никому не рассказывала. И я отнюдь не ожидала, что меня будут бичевать моим же добрым деянием. Прошу вас, покиньте меня, миссис Джетуэй, – старалась усовестить ее девушка.

– Что ж, вы ответили ему резким отказом, и он умер. И прежде, чем его тело успело остыть, вы пустили в свое сердце нового возлюбленного. Затем беспечно отослали его в долгую деловую поездку и взяли себе третьего. И если вы считаете это пустяками, мисс Суонкорт, – продолжала она, подходя к ней ближе, – то ведет оно к тому, что и впрямь серьезно. Вы уже забыли о тайном побеге из дому с целью сочетаться браком, поездку в Лондон и возвращение назад на следующий день неженатыми, и что в этом достаточно позора, чтобы погубить доброе имя женщины куда более добродетельной, чем вы? Вы могли забыть… я не забыла. Неверность своему возлюбленному – это плохо, однако неверность ему после того, как вы были ему женой, – это уже распутство.

– Ох, это злая, жестокая ложь! Не говорите этого; ох, не говорите!

– А ваш новый возлюбленный знает об этом? Думаю, что нет, или он больше не был бы вашим! В том виде, в каком история известна всем, она расползается слухами по всей округе даже теперь; но я знаю гораздо больше, чем все они, вместе взятые; и с какой стати мне уважать вашу любовь?

– Ручаюсь, что вы этого не сделаете! – вскричала Эльфрида с горячностью. – Ступайте и расскажите всем все, что можете, чтобы опорочить меня; треплите языком – я сама призываю вас к этому! Я презираю вас как клеветницу! Смотрите, вот он идет. – И ее голос очень сильно задрожал, когда она увидела сквозь сплетенье ветвей силуэт любимого ею Найта, который вышел из дверей особняка с ее шляпкой в руке. – Скажите ему все разом; я смогу это вынести.

– Не теперь, – ответила женщина и исчезла, шмыгнув вниз по тропинке.

Возбуждение от ее последних слов вернуло румянец на щеки Эльфриды; и, торопливо промокнув платком глаза, она прошлась дальше, и, таким образом, когда ее возлюбленный подошел к ней, следы пережитых огорчений почти исчезли с ее лица. Найт надел на нее шляпку и взял ее под руку.

Это был последний день перед их поездкой в Сент-Леонардс; и Найт явно имел намерение побыть в ее обществе как можно дольше. Они неторопливо прогуливались по долине. Настал такой период осени, когда одна листва деревьев даже в самых заурядных лесах столь богата красками, что способна истощить цветовые сочетания палитры художника. Самыми блистательными из всех были буки, у коих яркий ржаво-красный цвет листвы на концах ветвей переходил в ярко-желтый внутри листвы; молодые дубки все еще сохраняли нейтральный зеленый цвет; сосны и остролисты были почти голубыми; в то время как случайные вкрапления деревьев других пород давали темно-бордовые и пурпурные оттенки всех мастей.

Река – такая, какой она была, – несла здесь свои воды среди слюдяного песчаника, что находился на одном уровне с почвой, но его рассекали трещины разной ширины. Из-за летней засухи речной поток сузился до такой степени, что теперь превратился в тонкую нитку кристальной чистоты, что змеилась вдоль основного речного русла в каменистом ложе зимнего потока. Найт продрался через кусты, кои в этом месте почти закрывали собою ручей, и спрыгнул вниз на сухое место речного русла.

– Эльфрида, я никогда не видел такой красоты! – воскликнул он. – Орешник нависает над речным руслом идеальными арками, и дно реки красиво выстлано. Это место напоминает мне галерею крытой аркады. Позволь мне помочь тебе спуститься вниз.

Он помог ей пробраться через подлесок, находящийся на краю, и спуститься вниз на камни. Они вместе прошли по направлению к крохотному водопаду, что был около фута по ширине и высоте, и уселись рядом с ним на камни плитняка, кои девять месяцев в году бывают погружены в воду под быстротекущими речными струями. От их ног струилась жидкая нитка воды, коя единственная напоминала и объясняла пышность и возникновение той зелени, что росла по берегам реки, и текла далее зигзагообразной линией до тех пор, пока не терялась в тени.

Найт, после того как он, опершись на локоть, вдоволь налюбовался на все это, критическим оком взглянул на Эльфриду.

– Разве не должна такая роскошная копна волос истощить свою силу и поредеть со временем, в промежуток от восемнадцати до двадцати восьми лет? – спросил он наконец.

– Ох, нет! – сказала она быстро, с явным нежеланием принять такую мысль, предъявлявшую к ней такие непривлекательные требования, что их силу мужчинам бывает трудно понять. Она позже добавила, с затаенным беспокойством: – Неужели вы и впрямь думаете, что большая копна волос означает с большей вероятностью, что они поредеют?

– Да, я и впрямь так считаю. Я думаю – я почти в том уверен, по правде говоря, – что если найти статистические данные на эту тему, то вы увидите, что особы с редкими волосами – это те, кто начал жизненный путь с огромнейшей копной, а те, у кого первоначально были обычные волосы, сохранили их без особых потерь.

Тревоги Эльфриды восседали рядом с ней точно так же, как они жили в ее сердце. Возможно, для женщины почти одинаково ужасно думать как о потере красоты, так и о потере репутации. Во всяком случае, она выглядела такой же мрачной, какой была каждую минуту этого дня.

– Вы не должны так переживать из-за какой-то там личной красы, – сказал Найт с некоторой суровостью тона, коя была для него привычна до того, как она склонила его к мягкости.

– Я считаю, что такова обязанность женщины – быть красивой настолько, насколько она может. Если бы я была ученым, я бы назвала вам подробности и дала бы ссылку на кого-нибудь из ваших любимых латинских авторов. Я знаю, что есть такая цитата, поскольку папа ссылался на нее.