словечки придумываешь? Иди, садись со мной!

— Не сяду, а то вдруг придушу ненароком. С Максом буду сидеть!

— Надеюсь, — ржёт Вика, — только сидеть, а не лежать!

Все гогочут.

— Ах, ты… — начинаю я, но замолкаю, потому что в класс заходит… Цепень.

Твою же за ногу, какого хрена! Я думал, что уже его не увижу. И даже погоревал, что бой не состоится. Его ведь взяли за соучастие в похищении Кати. Это же он выманил её из дому!

Сучёнок! Отмазался, похоже. Ну, в общем-то, понятно, кто его отмазал — батя кагэбэшник. Ладно, к ответу мы его по-любому призовём, но сначала хорошенько поучим на ринге.

На перемене меня находит Наташка Луткова.

— Иди сюда, — кивает она в сторону.

Мы отходим.

— Ты правда вчера преступников ловил?

— Это преувеличение, — мотаю я головой.

— Да или нет?

— Что за категоричность? — усмехаюсь я. — Пришлось вот Чебурашку своего разгрохать.

— Ну ты прям… — шепчет она, — я даже не знаю… Сверхчеловек будущего…

— Да! — весело подтверждаю я. — Ты единственная, кто видит меня насквозь.

— А вот если ты задумаешься, — говорит она очень и очень серьёзно, — то поймёшь, что это так и есть. Вижу и понимаю. Вика нет, а я да…

Улыбка сползает с моего лица.

— Наташ… — начинаю я и замолкаю.

Я прикусываю губу и не знаю, как сказать…

— Что? — хмурится она.

— Слушай… У нас с тобой такие хорошие отношения… Дружба…

— Понятно всё…

Она сдвигает брови и разворачивается.

— Постой, постой, постой…

Я бережно беру её за локоть.

— Постой, Нат, правда.

Она останавливается, но не оборачивается, стоит спиной ко мне.

— Ты такая славная, такая красивая, нежная, умная…

— Ну, и? — чуть поворачивает она голову. — А тебе что, тупая грубая уродина нужна?

— Мне нужен такой друг, как ты. Я не хочу ничего портить.

— А я всё порчу, да?

Я аккуратно её разворачиваю лицом к себе. Она наклоняет голову, чтобы я не видел лица, но я замечаю капельку, падающую вниз. Ну вот… Разбил цыплёнку сердечко. Нет мне за это прощения… Я привлекаю её к себе и обнимаю.

— Ну посмотри, ты же выше меня.

— Нет, мы одного роста, — всхлипывает она.

— А каблуки?

— Плевать…

— Натуль, ну глянь на меня. Я ведь тебе не подхожу.

Правда, не подхожу.

— Когда пройдёт влюблённость ты будешь жалеть. Возненавидишь меня.

— Откуда тебе знать? — шмыгает она носом. — Не буду!

— Откуда? А разве ты не видишь, что я знаю то, чего не знают другие. Я в будущее могу заглядывать.

— Дурак! — говорит она, и её плечики начинают дрожать. — Болтун!

— И болтун, и выпить не дурак, а теперь вот и подраться. Ты меня не знаешь! Поверь, я не подарок.

— А Вика? У неё такой же рост, как у меня.

— Вика как дикая роза, она не даст себя в обиду, а ты нежная фиалка…

— Сам ты фиалка! — сердится она.

— Ну, орхидея…

— Балбес!

— Ну вот, кажется, начинаешь понимать… — усмехаюсь я.

— Ты даже не представляешь, насколько больно мне делаешь…

— Поверь, если бы я решился обмануть тебя и прикинуться тем, кого ты себе вообразила, а соблазн очень велик, потому что ты действительно прекрасна… Так вот, если бы я сейчас воспользовался твоей влюблённостью, потом тебе было бы намного больнее.

— Откуда ты это знаешь?

— Я много чего знаю. Знаю, что тебе нужен хороший и добрый мальчик из хорошей семьи, с хорошими данными. Он папе должен понравиться.

— Ты ему понравился… — шепчет она.

— Не ври мне. Сто процентов, тебе рекомендовали меня больше не приглашать.

— Как… как ты узнал?

— По глазам твоего родителя… Ладно, скажи лучше, ты придёшь завтра за меня болеть?

— Да, — тихонько говорит она.

— Это ещё что такое? — звонко и над самым ухом слышится резкий голос директрисы. — Вообще уже обалдели?

— Алевтина Ивановна, — отмахиваюсь я. — У нас разговор серьёзный. Дайте договорить, вы же проницательный человек и понимающий. Педагог со стажем. Идите к себе, мы заканчиваем уже.

— Костров! — мощно, как орган, выдыхает она.

— Ну, правда. Ещё минута и всё.

— Возмутительно! — восклицает директриса и, на удивление, не добавив больше ни слова, уходит вдаль по коридору.

Наташка отстраняется от меня. Из глаз её капают слёзы, а на губах появляется робкая улыбка. Будто слепой дождик…

— Я думала, сейчас родителей вызовет.

Я беззаботно машу рукой.

— Ну что, мир?

Она, вздохнув, кивает.

— Дружба, жвачка?

— Чего?

— Мир, дружба, жвачка! Новый лозунг ЦК ВЛКСМ, не слышала что ли?

— Ой, — хлопает она меня по плечу. — Болтун. Пошли, а то директрису удар хватит.

На спине моей самбовки Юрик с пацанами чёрной шариковой ручкой нарисовал летящий «запорожец», а над ним красивым полукругом вывел «ЧЕБУРАШКА» и «СССР».

— Пипец, пацаны! — восхищаюсь я. — Вы, Глазуновы, в натуре! И Энди Уорхолы! Как вы так смогли-то⁈

— Ради другана, чего не сделаешь, — с гордостью пожимает плечами Юрка. — Надевай. Теперь точно победишь! Слушай анекдот, кстати.

Чебурашка рассказывает старухе Шапокляк:

— Вчера идём мы вечером с Геной, а нам навстречу четыре хулигана!

— Ну и как? Отбились?

— Ха! Разве от нас с Геной отобьёшься⁈

— Въезжаешь? — спрашивает сквозь смех Юрик.

— Въезжаю, брателло, — серьёзно отвечаю я.

— Вот, и молодец!

Заходит физрук с бинтами.

— О, ты чего не одет ещё? Давай. Мандражируешь?

— Нет, — вру я, прыгая на месте. — Я одет, кстати, пойду в шортах.

— Ты чё, мы же решили…

— Не. Так, пойду.

— Мы чё, зря рисовали? — расстраивается Юрик.

— Не зря, Юр, на плечи накину и выйду