поймёшь, что нет ничего дороже матери, Вера. Люди будут приходить в твою жизнь и уходить из неё, но я останусь и протяну тебе руку помощи там, где все друзья отвернутся. Сейчас ты, возможно, не услышишь меня, но пройдёт время… Поверь, я тоже когда-то кричала своей матери, что ненавижу её. Как видишь, всё изменилось.

— Да, — кивнула я, — вижу. Теперь вы обе стали монстрами.

— Дура! — всё-таки не выдержала и ударила меня мать хлёсткой пощёчиной с оттяжкой.

— Полегчало? — равнодушно спросила я, когда щеку обожгло огнём. Мать ничего не ответила мне, но наконец-то отпустила мои волосы, что до сих пор остервенело сжимала в кулаке, фыркнула и пошагала за дверь, а я пообещала себе, что однажды перестану испытывать боль от её нападок.

Рано или поздно, но мне станет фиолетово.

Я стряхнула с себя очередное оскорбление, а затем вновь погрузилась в уроки. Это полугодие я закрыла на отлично и уверенно шла на серебряную медаль, имея четвёрку только по неподдающейся мне геометрии. Но расслабляться я не собиралась, так как до Нового года была ещё целая неделя, да и любовь с Басовым отнимала у меня много времени. Плодотворной работе способствовало и отсутствие дома предновогодней суеты и соответствующего настроения.

Воцерковленные мать и бабка отринули мирские радости: украшенные стеклянными шарами сосны, селёдку «под шубой», мандарины и шампанское. Женщины считали всё это веселье стопроцентным грехом, языческим отступничеством и готовили себя к новогоднему молебну, затем к ночной Божественной литургии, а после, на все праздники планировали укатить восхвалять бога в какой-то древний монастырь, прихватив, естественно, и меня с собой для пущей отрады, чего я больше всего боялась.

А ещё сегодня, как назло, Ярослав оставил меня одну на остаток дня, вечер и, походу, ночь. И я понимаю, что у него дела, но сердцу-то не прикажешь. Оно, влюблённое, уже рыдает от тоски и скукоживается в жалкую изюминку, протестуя против этого непривычного для него расставания.

Как итог, я прокрутилась в кровати половину ночи, забывшись беспокойным сном только ближе к утру. Но тут же вздрогнула и проснулась, стоило мне лишь уловить ухом вибрацию под подушкой. Глянула на экран и растеклась сладкой ванильной лужицей, потому что там мне писал мой любимый парень.

Лучший из лучших. Сильный. Смелый. Потрясающий!

«Истома, доброе утро! Подарок наконец-то готов! Днём тебе его покажу. Готовься».

Так, а который сейчас час? Половина седьмого утра. Скоро мать проснётся.

Блин…

Ай, да и чёрт с ней!

«В смысле, днём, Яр? Я же умру от любопытства!»

«Понял. Принял. Осознал. Но… ты уверена?»

«Да!»

«Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?»

«Десять минут и ещё пять, чтобы связать простыни и надёжно прикрепить их перилам».

«Чёрный плащ спешит на помощь!»

«Жду! Только не опаздывай, а то мать скоро проснётся».

«Погоди, а разве у вас служба не в восемь начинается?»

«С декабря переехали на десять, слава тебе господи!»

Басов в ответ присылает кучу ржущих смайликов, и я сама ликующе улыбаюсь, так рада тому, что уже совсем скоро услышу его бархатистый, хрипловатый голос, укутаюсь в запах бергамота и горького апельсина и потону в глазах цвета шоколада.

Кайф! Кайф!

Слетаю с постели и начинаю метаться в поисках нижнего белья и платья. Того самого, что мне подарил Ярослав, а я благоразумно припрятала его в глубинах шифоньера. Через пять минут готова. И тут же принимаюсь сдирать с постели простыню, связывая её между собой с пододеяльником, а затем беру ещё парочку из стопки чистого белья, хранящегося в прикроватной тумбочке, чтобы мне точно хватило полученной длины достать до земли.

Спустя ещё пару мгновений выхожу в коридор и на цыпочках бегу за обувью и ветровкой. Затем обратно, на адреналине забывая как дышать. Трясёт! Ладошки потеют. В черепной коробке обдолбанные эйфорией тараканы с помпой горлопанят «Экспонат» группы Ленинград.

И вообще, мне так классно сейчас!

Припускаю на балкон. Привязываю простыню и тоненько взвизгиваю, так как вижу, как из-за поворота вылетает чёрная пуля. Это мой Бас! Он едет за мной! Чтобы спасти свою принцессу из темницы и от когтистых лап самого жестокого огнедышащего дракона.

Мой герой. Мой бог. Моя любовная любовь!

Вот только пока он стремительно приближается, из глубины дома я слышу звучный голос матери.

— Вера, подъём! Чистить зубы и завтракать!

— Три минуты, мам, — ору я, перегнувшись через порог балкона, с каким-то извращённым удовольствием показывая «фак» закрытой двери.

А дальше, не задумываясь ни минуты, перемахиваю через перила и принимаюсь спускаться вниз.

— Хэй, чика! Зачётная задница! — слышу я голос Басова и смеюсь. — Познакомимся?

И только я собралась сказать что-то шутливое ему в ответ, как вздрогнула и чуть было не отпустила своё средство передвижения, когда над собой услышала зычный окрик матери.

— Вера! Ты что творишь?!

— Спускаюсь вниз, мам, — после секундного колебания ответила я и продолжила своё нехитрое занятие.

— У ну-ка сейчас же вернись! Вернись, кому говорю, бесстыдница!

— Не-а, — качаю я головой.

— Ты позоришь семью! Ты просто посмешище! Вернись, пока не поздно!

А я между тем попадаю в тёплые объятия Басова, который тут же помогает мне натянуть на себя обувь и ветровку, а затем чуть приподнимает шлем со своего лица и впивается в мои губы самым крышесносным поцелуем в истории человечества.

Мать самозабвенно дерёт глотку. Птички поют. Солнце встаёт. А мы влюблённые смеёмся и бежим к припаркованному рядом мотоциклу.

— Кто это с тобой, Вера? А как же Семён? — её вопросы остаются без ответа. — Если ты сейчас же не вернёшься домой, то ты больше мне не дочь! Ты поняла меня? Вера!!!

— Я никогда не была тебе дочерью, — выдохнула уже я сама себе, поправляя шлем на голове, а затем покрепче вцепилась в Ярослава и тоненько пискнула, как только он неуловимой кометой сорвался с места.

А через минуту я во всё горло рассмеялась.

Глава 46 — Только ты…

Вероника

Резко по тормозам и чёрная пуля Басова влетает на подземную парковку его дома. Мотоцикл на подножку. Синхронно сдираем шлемы с головы. Рвано дышим. Я почти захлёбываюсь.

— Иди сюда! — шепчет парень.

Киваю и тут же тону в его руках. Таких сильных и надёжных, что меня тут же окатывает тёплой волной, обещающей, что всё будет хорошо. Обязательно и пренепременно!

— Тише, тише, Истома. Ты вся дрожишь.

— Я… я… до сих пор н-н-е-не верю, что сделала эт-то! — всхлипываю, но слёз нет. Это скорее от градуса волнения, чем от страха за свой в высшей степени необдуманный поступок.

— Знай, —