Тяжелым было и положение Новогеоргиевска. 31 июля (13 августа) здесь начался тяжелый «артиллерийский бой»158. Немцы активно обстреливали форты № 15 и 16 и укрепление № 8. Однако их попытки атаковать эти пункты были отбиты. При атаке форта № 15 оборонявшиеся взорвали 25 предварительно заложенных фугасов, что привело к большим потерям среди немецкой пехоты. Артиллерийский обстрел продолжался. Форт № 15 был до такой степени окутан пылью и дымом от снарядов противника, что гарнизон буквально задыхался. Оборонявшие форт две роты 249-го Дунайского полка во главе с капитаном Григоревским к вечеру 3 (16) августа сократились в четыре раза. К ночи этого дня немцы, используя значительное превосходство в силах, овладели фортом. Телефон, телеграф вышли из строя, для связи русским войскам пришлось пользоваться почтовыми голубями. Попытка оказать погибавшему гарнизону помощь наскоро собранным резервом сорвалась. Офицер, который вел подкрепление, плохо ориентировался на местности и, заблудившись, привел свою колонну в форт № 3. Возникла угроза выхода немецкой пехоты в тыл остальным фортам. Генерал Н. П. Бобырь приказал отступать, и 5 (18) августа немцы вошли в очищенный форт № 16159.

«По донесениям коменданта Новогеоргиевска, – записал в этот день своем дневнике великий князь Андрей Владимирович, – самые лучшие форты № 15 и 16 совершенно разрушены, и вся артиллерия подбита. Гарнизон фортов заперся в бетонных укрытиях. На выручку посланы войска, но, по-видимому, прорыв этой линии, большие потери и разрушения на остальных фортах создают весьма тяжелое положение, чего не скрывает сам комендант»160. В восемь часов вечера следующего дня немцы вошли в цитадель. Комендант приказал взрывать мосты и казармы. Пожары, взрывы складов боеприпасов, по силе своей напоминавшие землетрясение, потеря связи – все это привело к деморализации частей гарнизона, который пришел в хаотическое состояние. По словам очевидца, «царили полная неизвестность, смятение, анархия, мародерство, носились всевозможные слухи. Сообщение с цитаделью и вообще с начальством было рано прервано и приходилось действовать по усмотрению»161.

Часть младших начальников настаивала на попытке прорыва, но в их распоряжении не было организованных частей. Сопротивлявшиеся еще форты южного сектора всю ночь с 5 на 6 (с 18 на 19) августа обстреливали цитадель и сданные немцам укрепления. В этой обстановке генерал Н. П. Бобырь выслал парламентера. Г. фон Безелер выслал в крепость автомобиль, на котором русский комендант был отвезен в Зегрж, где находился штаб осаждающего корпуса. По одному из свидетельств, Н. П. Бобырь поначалу отказался подписывать приказ о капитуляции, мотивируя это тем, что крепость была взята штурмом. На это Г. фон Безелер ответил, что в случае отказа и продолжения сопротивления южного сектора обороны все пленные будут расстреляны162. 19 августа Новогеоргиевск капитулировал. При вхождении в крепость, по свидетельству русского военного врача, по отношению к пленным «была проявлена немцами масса издевательства, грубости, насилия и даже зверства»163.

Перед сдачей крепость успело покинуть пять самолетов. Летчики эвакуировали крепостной штандарт и Георгиевские кресты. Один из них был подбит под Барановичами батареей охраны Ставки. Попытки воспользоваться наблюдательными аэростатами для эвакуации были не столь удачными – часть из них ветер отнес под Люблин, где уже стояли австрийцы164. В плен попали 85 тыс. человек, немцы взяли в качестве трофеев 700 орудий165. Сама операция никак не повлияла на активность германского Восточного фронта. 18 августа под крепость приехал кайзер. Вместе с П. фон Гинденбургом и его штабом он въехал в Новогеоргиевск, осматривая трофеи и специально построенных русских пленных. Э. Людендорф, внимательно осматривавший укрепления, отметил разрушительный характер действий тяжелой осадной артиллерии и плохой способ постройки укреплений. Гарнизон перед капитуляцией все же успел поджечь строения и запасы крепости и перестрелять всех лошадей. Сцена потрясла П. фон Гинденбурга своей жестокостью166.

Потрясена была и Ставка, которая надеялась, что крепость продержится как минимум два месяца167. Очевидный факт – крушение этих расчетов в Барановичах не сумели признать сразу. 8 (21) августа Ставка еще сообщала о том, что немцы штурмуют цитадель Новогеоргиевска168. На следующий день штаб главковерха фактически сообщил о поражении: «Из Новогеоргиевска за 7 августа прямых сведений не получено. Предшествующие донесения, доставленные из Новогеоргиевска нашими летчиками, указывают, однако, что к ночи на 7 августа положение крепости стало столь трудным, что рассчитывать на дальнейшее сопротивление гарнизона нет возможности»169. Столь неприятное известие попытались смягчить одновременным сообщением Ставки и Морского Генерального штаба об успехах в Рижском заливе, откуда ушел флот неприятеля170.

Военный обзор, опубликованный в «Русском инвалиде» 9 (22) августа, был посвящен проблеме крепостей: «Ковна нами оставлена, нужно ожидать и утраты Новогеоргиевска. Как ни тяжелы для русских людей эти новые испытания, мы должны иметь в виду, что наши крепости ко времени начала войны далеко не были закончены постройкой и снабжением и что оборона крепостей в настоящее время вообще затруднилась до чрезвычайности. Успех многовековой борьбы между артиллерией и фортификацией в настоящее время решительно склонился на сторону первой. Могущество современного артиллерийского огня таково, что средства не только полевой, но и долговременной фортификации почти бессильны бороться с его разрушительной силой… Ныне крепости, по-видимому, могут с пользою и расчетом на успех работать лишь в сочетании с маневром полевых войск»171.

Это была совершенно верная оценка состояния дел, но неудача неизбежно ставила вопрос об ответственности. И в Барановичах почти сразу же нашли подходящий ответ. Н. Н. Янушкевич считал, что в падении крепости виноват гарнизон: «Бог знает, действительно ли одни германские пушки виноваты. Если бы сдалось 10 000 человек, а погибло 80 000, то я бы это так и объяснил себе. Но сдалось 80 000 человек, а погибло лишь 10 000. При таких условиях нельзя сказать, что Новогеоргиевск добросовестно исполнил свою задачу»172. Известие о падении Новогеоргиевска и Ковно произвело самое тяжелое впечатление на войска. Не стала исключением даже бодро державшаяся гвардия173. Потрясен был и М. В. Алексеев. Еще в день падения Ковенской крепости один из штабистов отметил: «На генерала Алексеева жалко смотреть. Он почти не спит и круглые сутки все работает»174. По свидетельству его адъютанта, получив известия о Новогеоргиевске, он сидел в своем кабинете, взявшись за голову, а потом полтора часа молился и только после этого вышел, внешне спокойный175.

О чем думал М. В. Алексеев? По его словам, летом 1915 г. он остро осознавал свою беспомощность, часто вспоминал Евангелие от Матфея – современникам этих событий вообще часто приходили на ум мысли о конце света176. Чаще всего Михаил Васильевич упоминал притчу о 12 неразумных девах. Может быть, он вспоминал причины падения Карса в 1877 г., изложенные им самим в 1903 г.? Во всяком случае, они очень похожи на причины падения русских крепостей в 1915 г.:

1) неспособность коменданта; дурное, равномерное распределение гарнизона по веркам крепости; отсутствие плана обороны вообще и по отдельным участкам в частности; неспособность определить направление главного удара;