Стянув все наличные войска, русский главнокомандующий дал сражение высадившемуся десанту, едва тот вышел из-под прикрытия морской артиллерии. Несмотря на удобство позиции (русские войска расположились на высотах, позади реки Альма), удержать врага не получилось. Наступая, французы и англичане открывали огонь с 800 метров, и русские с их бесполезными на такой дистанции гладкоствольными ружьями еще до столкновения несли большие потери. Пушечный огонь по атакующим оказался не слишком действенным, потому что они двигались не сомкнутыми колоннами, а цепями. В результате наступающие по открытой местности союзники потеряли вдвое меньше людей, чем обороняющиеся, и Меншикову пришлось отступать. Желая сохранить свою потрепанную армию от блокирования, он отошел не к Севастополю, а вглубь полуострова. Путь на еще не укрепившийся город был открыт. До него оставалось всего два перехода. Казалось, участь кампании решилась в одном-единственном сражении.

Но союзники совершили серьезную ошибку. Вместо того, чтобы идти прямо на город, они обогнули его по дуге и вышли к морю с другой стороны. Им представлялось опасным атаковать город, защищаемый пушками Черноморской эскадры, имея в тылу недобитую русскую армию, и хотелось избежать лишних потерь. Казалось, Севастополь все равно обречен, его сдача неизбежна, достаточно только подождать. А ждать лучше рядом с удобной Балаклавской бухтой (в 15 километрах к югу от города), куда корабли будут доставлять провизию и боеприпасы.

Если командование русской армии на протяжении всей войны было весьма слабым, то и союзники в этом отношении не блистали. В царских войсках по крайней мере существовало единоначалие, приказы могли быть нехороши, но они исполнялись. Французы же с англичанами часто не могли между собой договориться, спорили, ссорились, ревновали. Пост главнокомандующего являлся скорее номинальным. Каждая армия повиновалась собственному начальнику, а они еще и постоянно менялись.

У французов алжирский ветеран маршал Сент-Арно, бывший военный министр, был тяжело болен и в конце сентября скончался. Командование принял генерал Канробер. Потом, после ряда неудач, его сменил генерал Пелиссье – всё на протяжении нескольких месяцев. Англичанами, у которых главным достоинством считались старшинство и выслуга лет, сначала руководил вялый лорд Раглан, получивший первый офицерский чин еще во времена Трафальгара. Когда он умер (как пишут во всех энциклопедиях, «от дизентерии и депрессии»), место занял столь же тусклый генерал Симпсон, а затем генерал Кодрингтон, до Крымской кампании никогда не воевавший.

Верховное командование по обе линии фронта соперничало между собой по числу ошибок, нелепостей и недоразумений, что выливалось в лишние человеческие потери. Иногда возникает ощущение, что каждая сторона изо всех сил старалась поскорее проиграть войну – а другая ей упорно мешала, из-за чего севастопольская мясорубка всё прокручивалась и прокручивалась.

Историки всех стран-участниц много пишут о героизме, и его в Крыму действительно было с лихвой. Когда солдатам требуется проявлять героизм, это верный признак того, что ими скверно командуют. Некомпетентность начальства приходится компенсировать жертвенностью подчиненных. У хорошего полководца всё работает, как часы, потери минимальны, неожиданностей и критических ситуаций не возникает. Севастопольская же сага была сплошной критической ситуацией – для всех.

Затопление флота. И.А. Владимиров

Русским приходилось полагаться на героизм и самоотверженность еще больше, чем союзникам, потому что к бездарности командования присовокуплялась плохая организация снабжения, очень архаичная и подточенная коррупцией.

Безусловным подвигом, например, была скорость, с которой слабый севастопольский гарнизон с помощью мирных жителей возвел по всему внешнему сухопутному периметру земляные укрепления для защиты брошенного армией города.

Корабли Черноморского флота пришлось затопить еще и потому, что пушки и экипажи понадобились для обороны с суши. В роковые дни конца сентября – начала октября 1854 года Севастополь спасло то, что распоряжался здесь не Меншиков, а флотский начальник вице-адмирал Владимир Корнилов, деятельный и для очень пожилой николаевской военной элиты довольно молодой. «Должно быть, Бог не оставил еще России; конечно, если бы неприятель прямо после Альминской битвы пошел на Севастополь, то легко овладел бы им», – записал Корнилов в своем дневнике и не упустил предоставленного судьбой шанса.

План союзников заключался в том, чтобы не штурмовать город, ввязываясь в уличные бои, а принудить его к сдаче мощной бомбардировкой. К 5 октября французы и англичане наконец закончили подготовку и открыли огонь с суши и моря, выпустив за шесть часов 50 тысяч снарядов. Русские ответили 20 тысячами выстрелов. Подобной артиллерийской дуэли в мировой военной истории еще не бывало. Поскольку силы были неравны, выстояла русская оборона исключительно за счет героизма. Геройски погиб и Корнилов, который, будучи вынужден подавать защитникам пример храбрости, появлялся в самых опасных местах и в конце концов был смертельно ранен французским ядром.

За ночь убитых и раненых унесли, разбитые пушки заменили, земляные укрепления восстановили. Наутро союзники поняли, что осада быстро не закончится.

И вскоре героизм пришлось проявлять уже им.

Союзники стали готовиться к генеральному штурму, но этот план нарушила новая попытка Меншикова сорвать блокаду, предпринятая одиннадцать дней спустя у Инкерманских высот. Русские потерпели тактическое поражение и понесли тяжелый урон (выбыло 12 тысяч солдат), но в стратегическом отношении бой получился скорее успешным: штурм не состоялся. Из-за этого осаждающим пришлось зимовать на позициях – в палатках и бараках. Болезни и скверные санитарные условия унесли больше жизней, чем русские пули и ядра. Более опытные французы пострадали меньше, но британцы и в особенности турки умирали тысячами. (Подсчитано, что у англичан три четверти безвозвратных потерь произошло из-за болезней.) К тому же в середине ноября на союзный флот обрушилась страшная буря, утопив полсотни кораблей и повредив большинство остальных.