– Кто вам это сказал?

– Не помню, да и неважно это. Просто говорили, что убили девочку, и вроде как она была нашей фанаткой. Я расстроился и почувствовал что-то вроде вины.

– Почему?

– Ну как… Понимаете, я пишу стихи и песни и, к сожалению, не могу без этого. Это главная необходимость моей жизни, и то, чтобы люди слышали меня, мне тоже очень важно. Только я никогда не хотел, чтобы мое творчество стало для кого-то образом жизни, понимаете? Я хотел помогать ребятам понять мир, но ни в коем случае не заменять его. В конце концов, это всего лишь песни, и ради них совсем не нужно ни от чего отказываться. Нельзя мне с этого места говорить такое, но тем не менее: я подумал, что вдруг, если бы девочка не увлекалась моими песнями, то сидела бы дома и осталась жива. Получается, я, взрослый человек, пою о высоком и хорошем, а сам веду детей куда-то черт знает куда, как гаммельнский крысолов.

– Подсудимый, ваши духовные искания не имеют отношения к делу, – перебил Бабкин.

– Простите. Короче говоря, я был в расстройстве чувств и захотел сделать что-то хорошее, – усмехнулся Мостовой, – сделал. И вот я здесь.

Машинистка, обладательница заколки, и понятые, присутствовавшие при опознании Мостового, в суд не явились, чего и следовало ожидать. И так слишком долго все шло гладко. Ирина объявила перерыв на час, обязав адвоката принять надлежащие меры для обеспечения явки свидетелей.

Показания оперативника немного обескуражили ее: за всей этой суетой с заколками, опознанием и развенчанием мифа об изнасиловании несовершеннолетней Дементьевой она совсем забыла, что Кирилла взяли практически с поличным. Действительно, с чего бы вдруг ему заботиться о незнакомке? Да, в подворотне опасно, кто бы спорил, но в Ленинграде миллион таких подворотен. На каждом шагу. И в каждую то и дело сворачивает девушка. Всех не спасешь.

Допустим, он хотел познакомиться… Но почему выбрал для этого столь странное место? По показаниям оперативника, они около ста метров шли по сравнительно оживленной улице – тысячу раз можно было подкатить и спросить телефончик, пока девушка в окружении людей чувствует себя в безопасности.

Вдруг она ошибается, считая Кирилла невиновным? Среди кучи зыбких догадок есть два непреложных факта: Мостовой приставал к девушке в глухом дворе – раз, и в кармане у него был нож – два.

Ирина помассировала виски кончиками пальцев. Если бы еще Валерий на нее не давил, если бы не требовал признать подсудимого виновным, она бы более взвешенно отнеслась к оценке доказательств. Но такова уж человеческая природа – действие равно противодействию, а иногда и меньше его.

Она уложила Наташу на составленные вместе стулья, приготовила ей чаю с сахаром и подумала, что надо было объявить перерыв до завтра, чтобы бедняжка как следует отдохнула дома. Но она была так поглощена внезапно нахлынувшими сомнениями, что совсем забыла о больной голове своей заседательницы.

– Глупости, – вдруг сказала Надежда Георгиевна, быстро входя в кабинет с банкой чистой воды, – ничего он не собирался, это пьяному ежику понятно.

– А мне нет, – вздохнула Ирина.

Надежда Георгиевна взглянула на нее с жалостью и сунула в банку кипятильник:

– Да эта кобыла интересничает, вот и все. Вы ее видели?

Ирина кивнула.

– Огромная бабища, толще меня.

– Ну так и Мостовой у нас не дистрофик.

– Ирина Андреевна, дело не в том, справился бы он с нею или нет. Вы фотографии погибших девушек видели? Они все как на подбор высокие и стройные, я бы даже сказала, воздушные. Все до единой! Одна-две – еще можно объяснить случайностью, но шесть – ни в коем случае. Можно с уверенностью сказать, что нашего маньяка привлекает определенный тип внешности, совершенно отличный от внешности последней свидетельницы.

– Ну да, – подала голос Наташа, – с чего бы он вдруг переключился на бомбовоза?

Ирина опустилась на стул:

– То есть показания этой дамы не возбудили в вас сомнений?

Надежда Георгиевна покачала головой и сноровисто разлила закипевшую воду по чашкам, куда Ирина уже насыпала порошка из Наташиной шикарной банки кофе. Там оставалось на донышке, и Ирина с грустью подумала, что совсем скоро процесс закончится, и эти женщины уйдут из ее жизни навсегда.

– Слушайте, – Надежда Георгиевна вдруг прикрыла дверь, подошла совсем близко к Ирине и понизила голос, – мне только непонятно, почему Бабкин хотел спровадить свидетельницу на больничный. Я случайно утром подслушала его разговор с председателем…

Сердце Ирины екнуло.

– И что сказал председатель? – резко перебила она.

– Сказал, что не нужно, пусть выступит. Непонятно только, чего прокурор боялся, потому что если кто выступал в пользу обвинения, так это она…

Ирина промолчала. Директриса ошибается, Бабкин с Валерием говорили про владелицу заколки, или про понятую, и, похоже, помпрокурора победил, недаром они не явились в суд к назначенному времени.

Больничный лист у нас – железный аргумент, очень просто получить его и, прикрываясь им, до бесконечности играть в прятки с правосудием. Как в суд, так понос.

Наверное, речь шла о понятой – если она покажет, что к Мостовому подсадили какую-нибудь мелочь типа давешнего замполита, это может стать основанием для оргвыводов.

По измученному лицу Наташи было видно, что она хочет спать, поэтому Ирина, быстро выпив кофе, отправилась с директрисой на перекур, оставив девушку одну в кабинете и выключив свет.

Она хотела прогуляться до кафетерия, но остановилась во дворике, с удовольствием подставив лицо полуденному мартовскому солнцу и нюхая кислый дым от сигареты Надежды Георгиевны. Бабкин курил в отдалении, за кустом, как наказанный, Полохов, вместо того чтобы работать с подсудимым, скрылся в столовой. «Ну и придурок, господи, – меланхолически подумала Ирина, – если ты с прокурором заодно, то после таких свидетельских показаний надо вцепиться в горло подсудимому и не выпускать, пока тот не даст признание, а ты котлетки трескаешь. Да уж, лучше иметь умного врага, чем союзника-идиота…»

Тут к ним подошел замполит и стрельнул у Надежды Георгиевны сигаретку. Ирина улыбнулась, с удовольствием заметив, что он ниже ее почти на целую голову.

Такое фантастически стремительное появление свидетеля объяснялось просто: замполит находился в Ленинграде в очередном отпуске. В части, куда послали телеграмму из суда, видимо, служили ответственные люди, обладающие стратегическим мышлением. Они быстро поняли, что отряжать целого офицера для дачи показаний в гражданском суде – то еще удовольствие и совершенно незачем этим заниматься, когда в Ленинграде лоботрясничает прекрасный свидетель. Убывая в отпуск, офицер обязан оставить координаты для экстренной связи, поэтому найти замполита не составило труда. Бедняга испугался, что его отзывают обратно на службу, но, узнав, что всего лишь надо явиться в суд, понесся туда как на крыльях.