Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чанчи, — произнес Лю Цзяньпин, — твой стул я тоже сжег, сиди себе спокойно и отдыхай. Аминь.
Лю Цзяньпин, Сяовэнь, Цинъюнь и Чжишан вчетвером отправились в деревню, чтобы отвезти туда урну с прахом. К деревне они подошли в полдень, здесь завывал холодный ветер, вся земля заледенела, на далеких вершинах гор смутно виднелся снег. Едва они появились в ущелье, как в один голос залаяли все деревенские собаки. Услыхав неистовый лай, в каждом из домов люди распахивали окна, чтобы посмотреть, не вернулся ли кто из их родни. Сяовэнь тянула за руку Цинъюня, Цзяньпин на одной руке нес дочь Чжишан, а в другой — урну с прахом. Чем дальше они шли, тем труднее давался им каждый шаг, словно что-то не так было с их подметками, казалось, на них налипли куски глины. Перед новым двухэтажным домом семьи Ван Чанчи, один — сидя, другая — стоя, всматривались вдаль Ван Хуай и Лю Шуанцзюй. Волосы Лю Шуанцзюй почти все побелели, морщин на ее лице за десять с лишним лет значительно прибавилось. Ван Хуай еще больше почернел и усох. Мышцы на его ногах настолько атрофировались, что вместо ног, у него, казалось, торчат кости. Они не признали не только Лю Цзяньпина, но даже Хэ Сяовэнь. Они думали, что эти четверо не имеют к ним никакого отношения, поэтому вышли поглазеть просто из любопытства. Они никак не ожидали, что эти люди, постепенно приближаясь, в конце концов подойдут именно к ним. Цинъюнь и Чжишан с громкими криками «Дедушка! Бабушка!» первыми кинулись в объятия Ван Хуая и Лю Шуанцзюй. Только тогда Лю Шуанцзюй узнала Сяовэнь, и, обняв ее, беззвучно зарыдала.
Ван Хуай, глядя на урну с прахом, хотел было заплакать, но слез у него совсем не осталось. Всю свою жизнь он только и мечтал о том, чтобы изменить судьбу рода, эти годы так сильно иссушили его тело, что в нем не осталось жидкости даже для того, чтобы выразить свои чувства. Когда он вытаскивал из конверта предсмертное письмо Ван Чанчи, у него даже не осталось сил, чтобы задрожать. Он медленно-медленно развернул бумагу и увидел следующие строки:
«Папа и мама!
Судьба рода Ван в корне изменилась, моя миссия выполнена. То, чего не удавалось сделать нескольким поколениям нашей семьи, сделал Дачжи. У него беззаботная жизнь, так что за него не беспокойтесь. Деньги, которые у вас останутся, передайте Цинъюню и Чжишан. Если Цзяньпин и Сяовэнь не будут против, то можете считать своими внучатами Цинъюня и Чжишан. Если они не будут вас слушаться, давайте им по попе.
Кланяюсь вам до земли, Чанчи».
Голова Ван Хуая свесилась набок, и он потерял сознание. Только на следующий день он понемногу оклемался. Поздней ночью Лю Шуанцзюй разместила на столе в главной комнате рис, живого петуха, небольшой кусочек мяса, бражку, бумагу для возжигания и две медные тарелки. Ван Хуай уселся перед благовонными свечами и стал гадать на Ван Чанчи. Его ноги тихонько задрожали, с губ сорвались слова заклинаний, он стал разбрасывать рис и опрыскивать пространство бражкой. Через полчаса его лоб покрыли капельки пота. Неожиданно он громко спросил:
— Где переродится Чанчи?
Стоявшие на коленях перед столом Цинъюнь и Чжишан громко ответили:
— В городе.
— Где?
— В городе.
Этот обмен одними и теми же вопросом и ответом повторился десять с лишним раз, но душа Ван Чанчи по-прежнему лежала недвижима в урне с прахом. Ван Хуай разбросал еще больше риса, распрыскал еще бражки, он также бросил на пол кусочек петушиного гребня и несколько перьев. Но и это не помогло ему пробить заставы к душе покойника и расшевелить Ван Чанчи.
— Чанчи, — обратился к нему Ван Хуай, — я ведь знаю, как ты жалеешь нас с матерью, знаю, с каким сердцем ты нас оставил. Всю жизнь ты слушал наши наставления, так послушай еще раз. В прошлой жизни ты влез не в свое тело и попал в нашу семью. Мы, бедняки, не смогли дать тебе ни дня хорошей жизни. В следующем перерождении ты непременно должен выбрать нормальную семью и по явиться на свет только в городе. У нас теперь есть Цинъюнь и Чжишан, так что ступай себе с миром.
Сказав это, он снова прочел заклинание и спросил:
— Где переродится Чанчи?
— В городе, — звонко ответили ему Цинъюнь и Чжишан.
— Где? — еще громче повторил Ван Хуай.
— В городе, — повторили Лю Шуанцзюй, Второй дядюшка, Лю Цзяньпин, Сяовэнь и другие родственники.
— Где? — не унимался Ван Хуай.
— В городе! — громким хором ответила толпа.
— Где? — сорвался до хрипоты голос Ван Хуая.
— В городе! — раздался вдруг дружный крик из-за двери.
То кричали деревенские. Вся деревня помогала кричать это самое «в городе», и душа Ван Чанчи зашевелилась. Ван Хуай изо всех сил ударил в медные тарелки: «Дзынь!» — и душа Ван Чанчи неожиданно взметнулась, перелетела на крышу и оттуда по спирали устремилась вверх. Ван Хуай снова ударил в тарелки: «Дзынь!» — и душа Ван Чанчи понеслась по направлению к большому клену, замерев у его верхушки, она с грустью посмотрела назад. Ван Хуай снова ударил в тарелки: «Дзынь!» — точно так же он когда-то подгонял его учиться, а потом ехать в город на заработки. Звон тарелок долетел до верхушки клена, и душа Ван Чанчи полетела дальше. Она пересекла рощу, речку, автотрассу, железную дорогу, дома… Пока не влетела в родильную палату Народной больницы, что находилась на одноименной улице провинциального центра. Тут раздался крик «У-а!» — и обессиленная У Синь наконец-то родила на свет мальчика. Услыхав заветное «Мальчик», стоявший за дверью в томительном ожидании Линь Цзябай запрыгал от радости.
63
Спустя несколько лет окончивший Академию полиции Линь Фаншэн устроился на работу в первый отдел уголовного розыска. Начальник Гун, понимая, из чьей он семьи, не сразу послал его на конкретное задание, а для начала дал ознакомиться с общей обстановкой в отделе. Начитавшись детективных романов, одержимый работой Линь Фаншэн, едва у него выдавалась свободная минутка, отправлялся в архив, где изучал затянувшиеся дела. Изучение каждого такого дела для него было равносильно чтению книги с запутанным сюжетом, что давало огромный потенциал для размышлений, и, само собой разумеется, возможность отличиться и проявить свои способности. Он разобрал десять с лишним таких дел, однако незабываемым для него так и осталось самое первое дело. Возможно, то был промысел Неба.
Впервые он пришел в архив, чтобы разобраться в деле об убийстве на почве ревности, которое в свое время наделало много шума. Но когда он проходил мимо второго шкафа с картотекой, его словно кто-то хлопнул по плечу, он даже дернулся от испуга. Оглянувшись, он никого не обнаружил, зато на полу валялась папка, выпавшая из шкафа, когда он отскочил в сторону. Подняв и открыв ее, он увидел фотографию раздувшегося трупа. Хотя погибший сильно изменился, Линь Фаншэну показалось, что где-то он его уже видел, но где именно, припомнить не мог. Тогда он прислонился к шкафу и стал внимательно просматривать дело. Оно было девятилетней давности, Линь Фаншэн тотчас обнаружил допущенную ошибку в расследовании. Чжао Мэй, который в свое время занимался этим делом, пытался найти лишь доказательство вины погибшего и не рассматривал его самоубийство как возможное убийство. Через несколько дней Линь Фаншэн принес это дело к начальнику Гуну. Тот мельком бросил взгляд на бумаги, после чего отшвырнул их и сказал: