Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же до Альберта, то я неустанно благодарю за него Бога. Не представляю, что бы я здесь без него делала. Он – самый лучший, самый милый, самый благородный человек из всех, кого я знаю. Странно, но в определенном смысле здешняя жизнь дается ему тяжелее, чем мне. Для меня причина оставаться здесь – профессиональный интерес, да и благодаря этому у меня все время есть занятие: наблюдать, записывать. Альберт же ушел с нами, чтобы заботиться обо мне и своем деде. Кроме того, им, видимо, руководило не совсем правильное представление о жизни апачей, в чем ему трудно признаться даже самому себе. Когда его забрали из семьи и отправили морем в индейскую школу в Пенсильвании, а там священник остриг ему волосы, нарядил в одежду белых и запретил говорить на родном языке, они отрезали его и от этой самой жизни. Как вы знаете, он очень способный человек, начитанный, и его образование затрудняет ему погружение в дикую жизнь. У него было не так-то много источников для роста и развития, но одним из них являлись книги, и он по ним очень тоскует. И, значит, Недди, вы были правы. Он – цивилизованный человек, и в глуши ему непросто. (Вот видите, до какого извращения доводит меня моя натура ученого: я изучаю даже тех, кого люблю.) Многое его раздражает, но кое-что можно смягчить любовью хорошей женщины.
Вот это и есть моя новость, Недди, которую вы вряд ли получите, а если и получите, то вряд ли будете иметь возможность ответить. Когда я покину эти горы, то отыщу вас, может быть, с законченной рукописью в руках. Это я вам обещаю. Мы пригласим Толли и все сразу отметим с шампанским и танцами. Кстати, если вы с ним видитесь, передайте этому «петушку» (как говаривал мистер Браунинг) огромный привет от меня. Чего бы я не отдала за весточку от вас обоих!..
А засим, братец, примите мою любовь
Больше я ничего о Маргарет Хокинс не слышал. Насколько мне известно, ни она, ни Альберт Вейлор не вернулись из Сьерра-Мадре. Многие годы я внимательно просматривал списки новых научных публикаций, надеясь увидеть там ее труд о диких апачах, время от времени названивал на кафедру антропологии Аризонского университета, чтобы узнать, нет ли о ней вестей. Но она так и осталась в списке пропавших без вести в ходе полевых исследований, а несколько лет спустя в ее честь даже назвали книжную серию – «Мемориальная библиотека культурной антропологии Маргарет Хокинс».
Что случилось с Маргарет и Альбертом? Что сталось с моей юной апачской женой Чидех, моим сыном и всеми остальными дикими апачами? Их поймали и убили в конце концов мексиканцы, доведенные до границ выживания, как и многие другие люди, некогда населявшие эти волшебные края? Эти вопросы преследуют меня всю жизнь. А ответов у меня нет. Как часто мне они снились – Маргарет, Альберт, Чидех и наш сын выбегают из вигвамов, а в деревню вломились солдаты, они палят из ружей во все, что движется, потому что обучены так палить. После таких снов я вскакивал весь в поту, дрожа от ужаса, неизбывного сожаления и стыда, которые будут преследовать меня до могилы. Я должен был к ним вернуться. Не понимаю, почему я этого не сделал. Думаю, потому что в конце концов я был слишком молод, и мне казалось, что впереди у меня уйма времени. А с другой стороны – что я мог бы для них сделать?
А потом, как это бывает, меня засосала жизнь. Это может показаться недостаточным извинением, но нужно помнить: и когда смотришь вперед, и когда оглядываешься назад (несмотря на приобретенную мудрость), многое видится в искаженном свете. Когда умерли мои родители, мне было всего шестнадцать, я рванул вперед, не оглядываясь назад, и не оглядывался долгие годы; я был занят моей жизнью, моей карьерой, что теперь представляется мне своего рода способом отвлечься от страшных событий давно минувшего 1932 года. Еще совсем молодым я понял, что многое кончается плохо, что нужно одолевать одну ступеньку за другой. Это я и делал. Но со временем становишься стариком и уже никуда не бежишь, и уж тем более никого не обгоняешь, и тогда из тьмы на тебя бросаются все позабытые чудовища.
Однако время от времени мне снится другой сон, такой, в котором многое кончается хорошо, сон, в котором Люди, а среди них Маргарет с Альбертом и Чидех с моим сыном, остаются живы. В этом сне они отыскали другую потаенную долину, гораздо южнее, в самых дебрях Сьерра-Мадре, куда никогда не доберутся ни мексиканцы, ни белоглазые. На краю долины бьет родник, его искрящаяся вода струится через всю долину. Ручей полон упитанной форели, а луга, по которым он течет, изумрудно зелены. Там растут цитрусовые и другие полезные деревья, на ветках золотятся лимоны и апельсины, в листве заливаются пестрые птицы, они то чирикают и щебечут, то говорят на человеческом языке. В этой долине люди построили поселок, их вигвамы покрыты тканью самых ярких расцветок. Женщины там ходят в платьях немыслимой красоты, сшитых из материи, которую поставляют другие индейские племена, мастера по окраске и узорам. Их изумительные украшения взяты из сокровищницы Монтесумы, которую когда-то спрятали от испанских завоевателей и только недавно обнаружили.
В этом сне я, совсем молодой, еду в эту долину верхом на крупном белом муле. Рядом со мной на танцующей под седлом охотничьей лошадке скачет мой старый друг Толберт Филлипс-младший, одетый непонятно почему в смокинг с черным галстуком. Позади нас на ослике поспешает Хесус, ведя в поводу нескольких вьючных мулов с поклажей Толли, в том числе с шампанским и прочими диковинами. Люди выходят из вигвамов поздороваться с нами – мужчины, женщины и дети, целые толпы радостно возбужденных детей, женщины весело, по своему обыкновению, щебечут. Там и маленький Джералдо Хуэрта, и маленький Чарли Маккомас – счастливый и важный малыш с рыжими волосами. У загорелой до черноты Маргарет за спиной привязан ребенок, а рядом с ней стоит Альберт. К нам навстречу идет своей забавной переваливающейся голубиной походкой старый Джозеф и
