Где дюлей дают — но ему пофиг, он же

Лоренс,

Из Аравии, в

Полотенце иго-го, лова!

Прикрутив громкость до низу, Зойд устроился перед Ящиком, Вуди Аллен в «Молодом Киссинджере», и медленно выдохнул, хотя отсутствие марихуаны в таком месте озадачивало. Психоделизовавшись намного раньше своего времени, Мучо Маас, по первости — диск-жокей, году в 1967-м решил, после развода, замечательного своей сердечностью даже в то время поневинней нынешнего, удариться в производство звукозаписей. Индустрия эта росла непредсказуемо, а на взлёт пошла резко — вскоре, преобразившись в Графа Торкулу, Мучо стал появляться в «Вялотекущих», что располагались на задворках Голливудских полян к югу от Сансета и западу от Вайн, в «бентли» с шофёром, вырядившись в клыки из лавки розыгрышей и чёрную бархатную накидку из «Зед-и-Зед», разбрасывая дозы высококачественной кислоты среди поклонников молодых и старых, которые ежедневно собирались к его прибытию.

— Граф, Граф! Одели нас дурью! — кричали, бывало, они. «Вялотекущие пластинки» быстро обрели известность своим неожиданным подбором артистов и репертуаров. Мучо был среди первых, кто прослушал, однако не, как он впоследствии спешил добавить, перезвонил начинающему музыканту Чарлзу Мэнсону. Он почти что подписал Дикаря Фишера, да и Кроху Тима, только быстрее до них добрались другие.

По меркам тех улётных дней вечной юности Граф Торкула, сиречь Мучо Чивый, как он стал известен, выступал ответственным, даже трезвым потребителем психоделиков, а вот кокаин был совсем другое дело. Им его шарахнуло ниоткуда, непредвиденная страсть, кою он в последующем своём бессчастье уподоблял тайному роману с женщиной — встречи украдкой между его носом и незаконными кристаллами, нежданные приходы экстаза, удивительный поток налички со знаком минус, изумительные сексуальные явления. Едва он прибыл к этой кризисной точке между необузданной одержимостью и долгосрочной верностью, нос отказал ему — кровь, сопли, что-то бесспорно зелёное — назальный срыв. На реабилитацию он не отправился, поскольку ресурсы в те дни были не настолько вездесущи, как в последующие годы национальной наркотической истерии, а вместо этого прибег к помощи д-ра Хьюго Спланхника, убеждённого ринолога-моралиста, принимавшего пациентов в апартаментах без единой пылинки на верхнем этаже в Шермановых Дубах.

— Не в службу, а в дружбу? Мне нужно взять у вас капельку крови…

— А?

— … только чтоб вы сюда вот обмакнули это пёрышко и написали своё имя вот на этом вот коротеньком согласительном письмеце…

— Говорится, никакого кокса, сколько жить буду? А если я…

— Это будет на обороте в штрафных оговорках, по сути традиционный диапазон санкций — штрафы, тюремное заключение, смерть.

— Смерть? Что? За втыкание кокса?

— Вы же всё равно пытаетесь себя убить, так какая вам разница?

Нос Мучо пробило толчком боли.

— Можно мне хоть новокаинчик? — выговорив его как «добогаиджыг».

— Как только подпишете.

— Док! Это даже хуже продюсерского договора о передаче исполнителя.

Раздражённый вздох.

— Тогда, к прискорбию, — настежь распахнув другую дверь, уводившую глубже в апартаменты, — мы должны проследовать к следующей нашей стадии, «Залу Бутилированных Образцов». — Мертвенно-розовый свет, от приобретённых задёшево мясных витрин разорившегося супермаркета, излился.

Выглядело малообещающе.

— Эм, скажем, может, я в конце концов и подпишу, дагда бадом бы бде дадиде добогаид, правда?

— Ах, очень, очень поздно, боюсь, поскольку вы уже успели заметить вот в этой вот Баночке Номер Один, э… — делая вид, будто читает этикетку, — «Поперечный Срез Черепа Джазового Музыканта»? э? обнажающий структурку вот этого очень интересного абсцесса, подойдите, гляньте, честное слово, — хмыкнув, — вам не придётся это есть.

Мозгу Мучо в его дрёме, взъерошенной наркотиками, отнюдь не показалось невероятным, что какой-то форме жизни, где-нибудь, Бутилированные Образцы могут помститься не только съедобными, но и аппетитными, поэтому он удержался от присоединения к веселью шнифоклюя.

— Прекрасно, прекрасно — теперь перейдём к Некротической Пазухе. — Так оно и продолжалось, Мучо спотыкался, глаза осциллировали, а нос пульсировал, сквозь Музей Восковых Фигур, Съёмки в Неотложке, Примеры из Холодильника, пока наконец боль, измождённость и начатки нового насморка не пригнали его к чернилам, точнее крови, для подписания сомнительного пакта с этим носомедиком. Наконец-то он смог возлыбиться на бумагу поверх своего подкожно оледеневшего носа. Какое интересное чтение. Ха, ха, ха! И что за идиот, по их мнению, такое вообще подпишет?

Но, как он впоследствии описывал, зачастую людям, его даже не знавшим, и довольно подробно, это оказался поворотный пункт всей его жизни. Вывалившись на бульвар Вентура, он чуть не попал под автобус «фольксваген» стопарни-обшмонай, ярко перекрашенный и набитый длинноволосыми юными сорвиголовами, выехавшими прогуляться, которые узнали его и принялись клянчить кислую. Однако Мучо, напустив на себя вид заново-рождённого в словленном приходе, лишь объявил роботизированным гласом оракула:

— Да вы чё, братие, новый улёт, единственно истинный, — это Завяз, и пребывать в нём.

— Ай, — ответили торчилы, а из выхлопной трубы у них высунулся пузырь реплики, когда они откатывались прочь.

Хотя Мучо к тому времени уже переселился в Столицу Кислотного Рока, его приверженность Завязу только углубилась, и в некоторых районах города он стал известен как источник ректального дискомфорта по этому поводу, даже своего старого другана по рок-н-роллу Зойда не пощадил собственными соображениями насчёт зла наркомании. Берляешь в миссии — не ёрзай на проповеди. Но у Зойда наготове имелись возражения.

— Мучо, что случилось, ты ж Торчком Торчков был, и не так давно притом. Не может быть, чтоб ты так думал, это в тебе говорит, блядь, правительство, это всё же всё равно их приход, птушта им надо народ в крытую сажать, если они этого не могут, что они тогда? нихера они тогда, как ещё одна передача по Ящику. Они ж за дурью стали охотиться, только когда отменили Сухой Закон, вдруг столько федеральной болони без работы окажется, надо скоренько что-то ещё придумать, поэтому Хэрри Дж. Энслингер изобретает Грозную Ганжу, единолично. Не веришь мне, спроси старину Эктора, помнишь такого? Он тебе срани-то порасскажет.

Мучо содрогнулся.

— Е-ёй, тот чел. Думал, он уже с тебя слез. — Ещё на юге в «Вялотекущих» студиях, Эктор произвёл сильное впечатление. Как раз когда уже казалось, что «Корвэрам» улыбается удача, и они на самом деле начали резать один-два мастера, а продюсировал при этом сам Мучо, с ними вдруг затусил по тяжёлой, преданный, как поклонница, наркотический агент, поначалу лишь молчал и посверкивал, но слишком быстро уж начал встревать, словно не мог не, и не только текста обсуждал, которые, само собой, были ни к чёрту, но и ноты оспаривал, а это вообще безумие -