— Передать мои дела?

— Ну да. У меня, знаете ли, сложилось вполне определенное впечатление на этот счет из бесед с председателем совета. Этот город, знаете ли, господин Лябасти, называется Сингапур. Вы живете в нем довольно много лет, не так ли? У меня сложилось определенное впечатление, что возникли вполне благоприятные предпосылки для того, чтобы вы передали свои дела вашему сыну, Жоффруа, в результате… в результате форс-мажорных обстоятельств… скажем так… Кажется, Жоффруа теперь в Бангкоке? Вот что подошло бы сейчас и вам, и ему. Возможна передача по наследству… Скажем так…

— По наследству?

— Почему бы нет, господин Лябасти? В этой страны, как писала одна журналистка, кровь у людей голубая только тогда, когда богатство старинное… Я думаю, она хотела сказать — легальное… Ваш сын, как наследник, сможет именно этими словами охарактеризовать свои движимые и недвижимые активы. В отличие от вас. Вы-то не наследовали… Точно такое же предложение получит и господин Сурапато. У него тоже прекрасный сын… Правда, в отличие от Жоффруа балбес, хотя и китаец…

Бруно обогнал красный «фольксваген» со срезанными для фасона крыльями. Из окна высовывалась болонка с красными подтеками под глазами. С языка собачонки ветром тянуло слюну.

— Но ведь имущество и капиталы Клео формально принадлежат его отцу, идиотски сказал Бруно.

— Господин Сурапато в эти минуты торопится к уважаемому бывшему депутату Лин Цзяо, который почувствовал роковое жжение в области грудной клетки…

— От имени кого вы говорите, господин Ли?!

— Никто не хочет скандала, господин Лябасти, из-за этих ста восемнадцати миллионов, присвоенных вами и Клео. Вы не там взяли. В этом все дело… Кто его знает, как вы их взяли? Может, по поручению тех же русских? Которые, я допускаю, и отправили Петракова в могилу, чтобы деньги не вернулись. При вашей поддержке. Согласитесь, это сговор.

— Севастьянов посещал вас! И ему это не…

— Севастьянов бессмертен, запомните, потому что он служащий, за которым стоит кто-то. Исчезнет Севастьянов — появится другой… Необходимо ваше завещание. Вы патриот этого города, господин Лябасти, а у этого города, знаете ли, нет ничего своего, кроме репутации порядочного банкира и посредника. Таким образом, вы обещаете все взвесить и последовать, будем говорить, благоразумному совету? Я полагаю, вы уже дали позитивный ответ.

«Возьми себя в руки», — сказал себе Бруно.

— Да, вы считаете правильно, — ответил он в телефон.

— Вот и отлично. Я всегда вас считал, да и не только я, совершенно нашим. Ваши дети будут счастливы. У Сингапура прекрасное подрастающее поколение!

Ли отключился.

Бруно набрал номер телефона квартиры на Кэйрнхилл-серкл. Слушал безответные гудки… Отец Клео уже уходит в мир иной, и Клео бросился к нему в госпиталь?

Он представил поросшее ковылем поле, холмы и рытвины, безобразные оползни по краям оврагов и обвалившуюся местами каменную ограду китайского кладбища на островке Пулау-Убин. Каждый раз, возвращаясь с рыбалки, Бруно приходилось пробираться меж надгробий и мавзолеев, представлявших собой миниатюрные копии банковских зданий и торговых контор, в которых покойники провели десятилетия земной жизни. Какое же архитектурное сооружение закажет Клео отцу? И будет ли собственное надгробие Клео иметь дорические колонны с фаянсовыми львами, вроде тех, что обрамляют дубовые двери компании «Лин, Клео и Клео»?

Телефон на Кэйрнхилл-серкл ответил после десятого или пятнадцатого гудка. Бог, которому все эти долгие секунды молился Бруно, существовал.

В просторной квартире Клео Сурапато сквозняки гуляли по комнатам, задирая над распахнутыми дверями прозрачные белые занавеси. Выписанные на них поминальные черные иероглифы, казалось, метались сами по себе, словно летучие мыши, вспугнутые среди бела дня. Дети с выпачканными сластями мордашками носились, визжали и кричали, вырывая друг у друга игрушки. Они едва не опрокинули в спальне покойного поставец литой бронзы с жертвенными воскурениями перед лакированной табличкой с именами предков. Ни хозяева, ни гости ничего непочтительного в этом не усматривали. Депутат Лин Цзяо, бесспорно, скончался, и тело его находилось в морге, но дух все ещё обретался в семье, в этом доме, наслаждаясь разноголосьем детской толпы, радуясь приумножению здорового и сытого, хорошо одетого потомства.

Клео улыбался дальним родственникам, правда, скорее землякам, чем единокровникам, подгонял, как положено, нанятых официантов из ресторана гостиницы «Мандарин», изрекал банальности. А на душе камнем лежало сообщение Сун Юй, ездившей в госпиталь Елизаветы для юридического оформления факта кончины. Санитар, являвшийся агентом фирмы «Деловые советы и защита», шепнул ей:

— Госпожа, ваш почтенный мертвый свекор посещал лабораторию, где ему делали внутривенные вливания витамина бэ-двенадцать. Последняя инъекция содержала яд… Быстродействующий.

Кто?

Все гости казались на одно лицо, будто каждое покрывала марлевая маска, как у санитаров в морге.

Сухое горло саднило. Клео пил много пива, чего раньше не делал, но мучила жажда, и он подумал, что, возможно, это из-за отсутствия слез, которые принесли бы облегчение. В туалете, куда его вскоре загнали три или четыре бутылки «Клостера», он попытался заплакать. Не получилось. Его начинал одолевать страх, что он непочтительный сын, и дух отца истолкует его поведение как низменную жажду наследства, стремление использовать свободу от родительской власти ради беспутной жизни.

Ох, сколько бы он дал, чтобы вернуться в то время, когда отец бил и бил из немецкого автомата по людям капитана Сы у озера Гашун-нур в стране полудиких таджиков! Или когда легионер Бруно, жалкий и раздавленный собственной беспомощностью, кричал бессмысленные фразы с грузовика возле канала У Кэй!

В раздумье, замешанном на неуместном в такие минуты озлоблении, Клео прохаживался от стены до балкона в спальне отца, делая вид, что следит за воскурениями перед табличкой с именем покойного.

— Дедушка Клео, — тихонько сказала внучка бухгалтера его фирмы «Лин, Клео и Клео», — там звонит и звонит телефон…

Звуковой сигнал параллельного аппарата в спальне, конечно, отключили. Только подмигивал огонек вызова.

Поколебавшись, Клео снял трубку.

— Клео! — Он узнал голос Бруно Лябасти. — Севастьянов нам нужен как спасение…

— У меня в семье траур… Отец скончался, Бруно.

— Всей душой сочувствую, Клео. Твой отец был великий человек. Это не просто слова… Но чтобы наши дети не справляли траур через несколько дней и по нас, выполняй приказание. Немедленно. Парень должен принять от вас с Кротом подарок! Должен! Что он заявил вам на встрече?

В Золотом салоне круглый закусочный стол обычно ставили на отшибе, рядом с электрическим канделябром и почти под рамой картины с императорскими фазанами. Гостя усаживали на диван черного бархата. По обеим сторонам дивана стояли миньские вазы, переделанные в подставки для ламп с черными абажурами. К дивану приставили глубокие кресла — золотистые в красную полоску.