Его запоздалое, но явное признание было для нее важнее, чем все вышесказанное. Праведный гнев, который защищал ее от горьких воспоминаний, был похож на хрупкую, изношенную кожу, сквозь щели которой просвечивала давняя печаль. София искала слова, чтобы прикрыть ими свою растерянность. Но язык, которым она всегда легко владела и слова которого без труда связывала в выразительную и уверенную речь, оказался таким же обтрепанным и дырявым, как ее гнев.

Она беспомощно топнула, будто хотела пробить пол и выбросить в бездну страшное осознание того, что она неверно о нем подумала, напрасно толкнула на смерть Мелисанду и выбрала для Теодора путь, закончившийся так плачевно. Ей не удалось избавиться от этой тяжести, и тогда она подошла к нему и подняла руки, будто хотела ударить его, как однажды в тот час, когда он оттолкнул ее и София потеряла над собой контроль. Но он успел предупредить удар и схватил ее намного сильнее, чем можно было ожидать от его расслабленного тела.

— Успокойтесь! — воскликнул он.

— Не трогайте меня! — прошипела она, обрызгав его слюной. — Не думайте, что я вам еще и благодарна!

Он ее то ли отпустил, то ли оттолкнул.

— Вы забываетесь, госпожа! — крикнул он, тяжело дыша.

— Вы считаете Теодора слабым и бледным — а сами чем от него отличаетесь? Вы довольствуетесь тем, что стоите в тени, всегда играете только вторые роли и выслуживаетесь перед королем как шлюха, которая ворочается в грязи, оставленной им.

— Но в отличие от вас, которая, кстати, довольствуется той же участью, я достиг цели! — озлобленно ответил он. — А что до вашего пасынка — так я ничего не могу для него сделать. Если хотите, можете хоть самого короля просить, но только не меня.

— В последний раз я видела короля двадцать лет назад! София спрятала руки за спиной, чтобы больше не было соблазна ударить его.

Брат Герин пожал плечами, будто хотел стряхнуть с себя свое живое, бурное поведение.

— Ну, — сказал он с напускным равнодушием, — я мог бы вам посоветовать, как подступиться к нему теперь, когда он снова признал Изамбур своей супругой. Она будет жить при парижском дворе, и я предполагаю, что придворные дамы Бланш побоятся ухаживать за слабоумной. А вы, София?

София вернулась в опустевший дом.

Теодор бежал, и одному Богу было известно, вернется ли он. Катерина, не желая встречаться с матерью, пряталась в своей комнате. Тело Изидоры убрали с дороги, как когда-то тело Ме-лисанды.

София отправилась в кабинет.

«Я не должна это записывать, — думала она. — Я не должна писать ни о сознательном падении Теодора. Ни о смерти Изидоры. Ни о встрече с братом Герином. Мне не должно быть больно. Не должно быть больно.

Я буду бороться, и все пройдет. А пока я должна отличать главное от второстепенного».

Летом 1214 года собралось могущественное войско велъфско-ангевинского альянса. Они поставили себе целью не только добиться того, чтобы трон достался Оттону, а не молодому Го-генштауфену Фридриху, но и навсегда уничтожить монархию Капетингов.

При поддержке папы молодой Фридрих переехал из Италии в Германскую империю, где штурмом взял несколько княжеств. Однако ему не удалось вовремя добраться до союзника Франции. Королю Филиппу пришлось в одиночку давать отпор огромному враждебному превосходству.

Его войско насчитывало 1 200 тяжелых рыцарей и столько же легких рыцарей. Сюда же добавлялись 4 500 пеших воинов. И тем не менее это количество было ничтожным по сравнению с вельфско-ангевинским союзом.

Войска встретились под Бувином, и вначале дела Филиппа обстояли плохо. Крючками копий короля сбросили на землю, где его с трудом удалось защитить, и он попал в смертельную опасность.

Но радость Оттона Вельфа оказалась преждевременной. Он упал с коня, и в этот момент военная удача повернулась лицом к маленькой Франции.

Возможно, это произошло, по словам некоторых набожных душ, из-за того, что король Филипп перед решающим сражением положил конец ссоре с папой и снова признал отвергнутую супругу. Ведь уже много лет ходил слух, что Изамбур — не обычный человек, но избранница Божья и что все годы вдали от короля и придворной жизни она провела в молитве.

Бог был благосклонен к ней. А поскольку король снова признал ее, повсюду стали шептаться, что Бог благосклонен и к нему.

Когда Изамбур вернулась на королевский двор, ей исполнилось тридцать семь лет, но выглядела она как древняя старуха.

Ее лицо, прежде белое и гладкое, сморщилось как высохшее яблоко, волосы поседели и поредели. Ее одели в роскошные одежды, какие ей и не снились в Этампе, но королевский красный наряд не добавил ей достоинства, а лишь подчеркнул, что эта женщина слишком стара, измучена и истощена, чтобы исправить былые ошибки.

Прошло полгода с тех пор, как ее привез рыцарь короля, придворные дамы Бланш обустроили для нее покои, а пажи принесли дорогие блюда. Но, как и раньше, никто не старался помочь королеве привыкнуть к новой среде. Ее в очередной раз переместили, как шахматную фигурку.

Возможно, они догадывались о том, что София знала наверняка: теплый прием и искреннее уважение не принесут плодов.

Прежде розовые щечки и синие глаза могли, по крайней мере, создать впечатление, что в Изамбур теплится искра разума. Теперь же обмануться было невозможно. Ее глаза почти полностью закатились, были видны одни белки, она почти ослепла.

Поэтому никто не удивился, что король долго не решался поприветствовать ее лично. Возможно, он полагал, что сделал достаточно, чтобы заявить о своей доброй воле, и что вскоре запрячет ее в куда более отдаленное место, чем эти покои, куда никто не решался войти.

Но как раз этого, как решила София тем июлем 1214 года, не должно было произойти!

Стыд от того, что Изамбур из-за нелепого рока стала ее единственной тонкой ниточкой, с помощью которой она могла добиться доступа ко двору, уже давно превратился в упрямство. Настойчиво, как в те дни, когда она не желала ничего другого, кроме как возвести безмолвную принцессу на трон, потому что от этого зависела ее собственная удача, она была теперь полна решимости оказать королеве намного больше внимания, чем боязливые слуги, которые кормили и мыли ее.

— Снимите с нее чепец! — решительно приказала она. — В такой день, как сегодня, она должна выделяться среди других женщин!

Женщины смотрели на нее удивленно, а Грета угрюмо.

Уже в первый день, когда София встретила ее, резкая, узкоглазая датчанка показала себя крайне недружелюбно. Решительно и мощно она хотела помешать стремлению Софии прислуживать королеве, доказать таким образом верность королю и наконец приблизиться к Бланш, чтобы снова завоевать ее доверие и отменить изгнание Теодора. Разве теперь король, готовящийся к самой великой битве, не примирился со своим сыном? Разве нельзя было оказать такую же милость и отверженному ученому?