В трубке раздался раскатистый смех:

– Что, Хохол, дерешь мою девочку? Нравится? Я знаю, что нравится! Пользуйся пока! – и пошли гудки.

– Я отвечаю – это точно не Малыш! – решительно сказал телохранитель, убирая телефон. – Он не стал бы так говорить о тебе, он же любил тебя до одури, Коваль! Клянусь, я найду этого пародиста и оторву ему яйца! Не плачь, не надо, – уговаривал он, вытирая слезы с Марининого лица.

Этот звонок испортил настроение. Коваль так и не могла взять в толк, кто мог так жестоко, так безбожно издеваться над ней. Хохол рвал и метал, видя, как ей плохо, старался сделать все, чтобы хоть немного полегчало. Марина выпила стакан текилы и пошла в джакузи, кивнув Хохлу, чтобы присоединялся. В воде всегда становилось легче, Коваль расслаблялась и успокаивалась, и сегодня ей тоже это удалось. Хохол внес свою лепту, лаская ее тело в пузырящейся теплой воде.

– Господи, какая ты стала худая, страх просто! – сетовал он. – Малыш убил бы меня за это.

– Не надо, – попросила Марина, не открывая глаз. – Давай выбираться отсюда.

И они выбрались, оказавшись на постели в спальне, и долго занимались любовью, если можно так назвать то, что он делал с ней, распластав по кровати.

Поцеловав ее в губы, когда все закончилось, Хохол тихо спросил:

– Мне уйти? – Это был вовсе не вопрос вежливости. Марина никогда не позволяла ему спать в ее постели, он всегда уходил к себе, но сегодня Коваль вдруг стало страшно остаться одной в пустой комнате, и она отрицательно покачала головой.

– Останься, мне очень страшно… – Хохол прижал ее к себе, и Марина уснула, закрытая от своих страхов его огромным телом.

Ночи тяжелее, чем эта, Коваль не помнила с тех пор, как освободилась от Дениса Нисевича. Таких кошмаров, да еще настолько реальных, не снилось ей никогда. Она видела, как горит в машине муж, а Марина стоит рядом и наблюдает, не в силах помочь. Он зовет ее, но она не слышит, не может ответить, голоса нет. Коваль несколько раз вскакивала с постели, и Хохол прижимал ее обратно, уговаривая и укачивая, но через какое-то время все повторялось сначала. Лицо Егора во сне было настолько явным, четко различимым, глаза смотрели на Марину пристально, словно старались заглянуть в душу, и это сводило с ума.

Утром Коваль чувствовала себя совершенно разбитой, не помогал ни кофе, ни сигарета, ни даже рюмка коньяка, которую Хохол заставил выпить.

– Ты так в «дурку» загремишь, – мрачно высказался он, глядя на бледное лицо и синяки под глазами. – Нельзя ведь так.

– Женька, мне так плохо, если б ты знал! – пожаловалась Марина, закурив очередную сигарету. – На душе такой камень… и еще этот придурок, который звонит мне и разговаривает голосом Егора!

– Почему номер на мобильном не определяется?

– Заблокирован, видимо. Не дурак – понимает, что по номеру его вычислить вообще не вопрос. Надо Розану сказать, у него какой-то спец есть, может определить любой номер, даже мобильный, – она потянулась к телефонной трубке, но звонить не пришлось – Розан приехал сам.

– Очень кстати! – обрадовалась Марина. – У меня к тебе дельце одно…

– Уж не сомневаюсь! Иначе с чего бы ты так обрадовалась-то? – ухмыльнулся Серега, чмокнув ее в щеку. – Стряслось что-то?

Он плюхнулся в кресло и вынул сигареты. Хохол недовольно наблюдал за ним, скрестив на груди руки. Розан почувствовал этот взгляд, поморщился:

– Чего уставился?

– Ничего, – отрубил Хохол, отворачиваясь.

Розан смерил его насмешливым взглядом, подмигнул Марине:

– Хочешь, скажу, в чем дело? Ревнует!

Марина засмеялась и покачала головой:

– Прекрати! Лучше вот что – сделай мне такое одолжение, пробей звонки на мой мобильный за последний месяц. Можешь?

– Легко. Зачем? – поинтересовался Серега, прикуривая.

Хохол взбесился:

– Ты… твою мать! Вопросы он задает! Сказано – сделай, так ты сделай и не спрашивай, что да за что!

– Не ори, Женька! – поморщилась Коваль, постукивая ногтями по подлокотникам. – Серега, меня опять этот черт непонятный достает, и я хочу знать, кто это.

Розан спокойно докурил сигарету, аккуратно потушил ее в пепельнице, долго о чем-то думал, потом протянул руку и сказал:

– Трубу мне отдай, я через пару часов буду.

Марина отдала телефон, и Серега уехал в город, а она сама решила прилечь – сильно болела голова. Хохол укрыл ее пледом, посидел рядом, пока не уснула, и только тогда ушел вниз, плотно закрыв дверь спальни.

В кухне Даша готовила обед, крутилась между холодильником, плитой и мойкой. От неловкого движения из ее рук упала крышка и с грохотом закрутилась на кафельном полу. Хохол схватил женщину за плечо так, что та взвизгнула:

– Больно, Женя!

– Аккуратнее можешь?! – прошипел он ей в самое лицо, и Даша испуганно отшатнулась:

– Да ты что?! Я ж не нарочно!

– Марина спать легла! Я сказал – тихо чтоб было! – Он оттолкнул домработницу и пошел во двор.

Розан вернулся к вечеру, довольный и с букетом цветов, который галантно опустил на колени сидящей в кресле перед камином Коваль:

– Моей несравненной хозяйке!

– Подхалим! – улыбнулась она, поднося букет к лицу. – Как дела, узнал, что я просила?

– Все узнал, голуба моя! Сейчас ты так удивишься, что сама не представляешь!

Марина с интересом подняла на него глаза, и Розан, приняв картинную позу и отставив левую ногу чуть в сторону, заговорил утробным голосом:

– Да будет известно тебе, моя госпожа, что тот мерзавец, что посмел нарушить твой покой…

– Серега, прекрати цирк! – корчась от смеха, попросила Марина.

– Ладно! – сдался Розан. – Короче, подруга, будешь смеяться, но это Гарик, твой приятель.

– Кто?! – Коваль опустила букет на колени и потянулась к сигаретам. – Ты ничего не путаешь?

– Я-то, может, и напутал бы, но вот техника, она, дорогая ты моя, не ошибается!

– Не пойму, зачем ему это, – недоумевала Марина, щелкая зажигалкой. – Смысл какой?

– Дорогая, а ты подумай! Ты у нас дама красивая, с недавних пор – свободная, а он когда-а еще признался тебе в любви неземной, помнишь? – Розан угомонился, плеснул в стакан минералку из небольшой бутылочки, выпил залпом. – Ну, идеи есть?

– Есть. Сейчас поедем к нему и побеседуем, – зло сказала Коваль, поднимаясь из кресла и беря трость. – Хохол, машину!

«Хаммер» несся по мокрой дороге, на обочинах лежал грязный снег, не успевший еще стаять, в окнах мелькали голые черные ветки деревьев, похожие на обгорелые кости. Коваль ненавидела раннюю весну – вся грязь вылезает из-под снега, все становится серым и противным, и кажется, что это не кончится никогда. А эта конкретная весна напоминала Марине ее саму – она, как эти голые деревья, как этот грязный снег, уже никогда не будет прежней, никогда не сменит черный цвет на яркие краски, не расцветет больше.