Вдруг каждый из них почувствовал в этот момент неожиданную тревогу, словно столкнулся с опасностью. И каждый из трассовиков воспринял это предостережение души по-своему. Уно почему-то подумал, что, не дай бог, вертолет, который везет сейчас для них обмазку, может грохнуться в тайге, но тут же успокоил себя и даже посмеялся, вспомнив, как сам он в июле летел на Ми‑8, горючего в баках ни капли, и они кое-как дотянули до деревянного вертолетного помоста подбазы, расположившейся у берега черной глубокой Конды — речки, знаменитой могучими бревноподобными осетрами. Пока от вкопанных в болотистую куртину цистерн тянули шланги к бакам, Уно показали на парня, шагавшего по слегам к вертолету. Парень был огромен, плечи по километру, голова маленькая, макушку венчала кепочка-восьмиклинка с пуговкой наверху и крохотным, всего в полтора пальца шириной, козырьком. Увидев, что на него смотрят, парень натянул кепочку на нос. Уно рассказали, что этот парень угодил год назад под вертолетный винт, лопасть врезала ему по голове, посреди лба — лбу хоть бы хны, а лопасть, кувыркаясь, отлетела на добрую сотню метров в сторону. С тех пор парень стал знаменитостью.

Уно рассмеялся — анекдот! Попробовали ему доказать, что правда, — не поверил. Тогда поспорили, может такое быть или не может. Уно подошел к парню, спросил напрямик: «Выдумка вертолетная история или не выдумка?» Парень ответил коротко: «Было!» Вертолетчики этому парню «Запорожец» вскладчину купили — он им жизнь спас: ведь лопасть держалась на честном слове и должна была обломиться в воздухе.

А перед Старенковым прыгали в эту минуту золотые обрезки пламени, шипела кипящая нефть, черный чадный дым ел глаза, увидел он и самого себя, со стороны увидел — испачканного, с грязным лицом, с рассеченной надвое губой, перед ним, как кадры в кино, заново прокручивались самые острые моменты его жизни.

Ксенофонт Вдовин в минуту тревоги подумал о доме, у него, как недавно узнали трассовики, подрастала озорная молодь — десяти- и двенадцатилетний сорванцы. Как и положено, сорванцы пропускали школу, доводили до слез молоденьких учительниц — словом, беспокойство приносили немалое. Жена замаялась с ними. Ведь парни не девки — на уме охотничьи пистоны да желание заложить их под ножки учительского стула, чтобы испугать какую-нибудь математичку или немку, еще ножи, чтобы на крышках парт выцарапывать свои имена, игра монетой о пристенок, футбол, драки. Девчонки — те полегче в воспитании, попокладистей, и горя с ними меньше.

Каждый думал в эту минуту о своем.

— Вот что, — произнес, выплывая из раздумий, Старенков. — Мы должны спасательную станцию оборудовать.

— На хрена она нужна?

— По технике безопасности спасстанция предписана. Только вот оснастки нет. Да и как ее заиметь?

— Что в оснастку-то входит?

— Э-э, Контий Вилат, входит столько, что и не спрашивай. Голову потерять можно.

— Ты бригадир, тебе и терять.

Старенков достал бумажку и, поглядывая в нее, начал один за другим загибать пальцы.

— Шлюпка на пять человек — одна, весла — три пары, уключины — три штуки... Или пары, черт их знает. Нагрудников спасательных — три, концов Александрова с двадцатиметровой веревкой — два, спасательных кругов — два, фонарей «летучая мышь» — один, досок толщиной не менее сорока миллиметров — две, санитарная сумка с набором медикаментов — одна.

— Не хвост собачий, — вздохнул Вдовин. — Много всего. Сразу не добудешь.

— Про спасателя вот только забыли. Слона и не приметили.

— Спасателем — любой из нас, — сказал Старенков. — Ты, я, он, он.

— А еще бы пост ГАИ на Луне установить, — мечтательно потянулся Уно. — Иль мимо сада городского на велосипеде проехать.

— Спишь, что ль? — спросил кто-то невнятно.

— Ага, — сказал Уно.

...Утром весь городок поднялся на ноги, не было ни одного человека, который бы остался в балке. Солнце еще не проснулось, предутренний туман плотным пологом сел на землю, нужно было ловкое умение ветра, чтобы поднять его, перебросить в сторону от трассы. Но ветра не было, загулял где-то, а может, еще не проснулся.

В береговом отпае вырубили квадрат, линию прохода отметили поверху, по льду, тонкими неошкуренными слегами, положенными одна к одной. Вдоль слег, по ту и другую сторону, сделали несколько квадратных колодцев — для водолазов, в каждый опустили по веревке.

Мощная трехсоттонная лебедка, установленная на противоположном берегу, была не видна, ее скрывал туман, из проруби выпрастывались обледенелые тросы, каждый в руку толщиной. Концы тросов были заякорены за пулю, вернее, за два тяжелых стальных языка, приваренных к пуле — этой заглушке, похожей на огромный танковый люк. Вдоль дюкера мрачными портовыми громадами проступали сквозь туман трубоукладчики — машины, вообще-то не обладающие приметным ростом, но туман увеличивал предметы, рассеивал контуры, раздувал их до невероятных размеров. С того берега прибрел Ксенофонт Вдовин. От обычной его суетливости и следа не осталось — был он торжественный, как новобранец перед присягой, даже выбрит, что на него непохоже — не в характере КВ каждый день бриться, трасса его и небритым принимает. Свои большие хрящеватые, наподобие лопухов, уши он подобрал, подсунул под шапку, голос его, хоть и хрипатый, наполнился достоинством.

Он, обтирая ладонью заветренное свекольное лицо, разыскал Старенкова, мазнул пальцами по козырьку шапки, вроде бы отдал честь:

— Бригадир! На том берегу готовность полная. Ждут команды.

— Туман проклятый, собственного носа не видно.

— Точно, — согласился вдруг Вдовин, — только коней красть. В старину так и делали.

— Валяй на тот берег, скажи — через пятнадцать минут начинаем. Сигнал зеленой ракетой подам. Надо бы красной, красная виднее, да нету, на складе были только зеленые. Красные другие профукали.

Вдовин повернулся на одной ноге и хотел уже было раствориться в тумане, как Старенков окликнул его:

— Постой! Сколько там на твоих кремлевских?

Ксенофонт отогнул рукав, заглянул под него — жилистое костлявое запястье окольцовывал тонюсенький, не толще шпагата, ремешок дамских часиков, купленных в Зеренове. Капелюшка циферблата поблескивала из темноты.

— Двадцать минут восьмого.

— «Двадцать минут восьмого!» — передразнил Старенков. — С получки денег тебе дам, купишь новые часы. На десять минут отстают. Подведи!

Вдовин, пыхтя, подцепил неуклюжими, огрубелыми пальцами колесико завода, передвинул стрелку вперед.