поймал его, считай. И Наташка знала. Пятнадцать лет знала. А ты мне тут…

– Но теперь… – начал Паша упрямо.

– Но теперь предложение такое, – снова перебил его Тобольков. – По-хорошему у нас не вышло, по-плохому тоже, давай по-деловому. Я не прошу закрыть телегу, я прошу просто прислушиваться. Ко мне конкретно. Что ты хочешь за это?

– Дайте то, к чему можно прислушиваться.

– Это сколько?

– Бля, – сказал Паша с отвращением. – Вы про деньги, что ли, опять? Да ну вас нахуй, ей-богу.

Он махнул рукой, подзывая официанта. Жалко было уходить, но что поделаешь.

– Окей, не деньги, – сказал Тобольков, явно сдерживаясь из последних сил. – Что тогда? Нормально скажи.

Паша поразглядывал его, понял, что тот правда не понимает, и, разом устав, пояснил:

– Инфа мне нужна. Вы мне рассказываете, что происходит, в подробностях. Я публикую. Поэтому я заинтересован в вас и буду прислушиваться. Это так работает.

– Да? – спросил Тобольков с иронией.

– Да. И всегда так работало. Пока вы СМИ не угробили нахрен.

– Я угробил? – уточнил Тобольков.

Паша пфекнул и отвлекся на расчеты с густо татуированным юным официантом. Тобольков сказал:

– Мне что-нибудь горячее безалкогольное принесите, пожалуйста.

– Как у молодого человека? – осведомился официант, который был моложе Паши, кажется, раза в полтора.

– Ничего, что ли? – спросил Тобольков.

Паша кивнул. Тобольков заказал то же, дождался, пока мальчонка удалится, и сказал:

– Ладно, какая нахер разница теперь-то. Основное ты знаешь, многое сам видел. Из деталей: Змей, судя по всему, прятался в здании несколько дней, если не неделю. Возможно, как Руслана… Да, в общем, сразу после этого пришел. Сперва в одном из свободных офисов на четвертом этаже, потом уже на вашем, в каморке с бумагами.

– В архиве?

– Да. Сменил замок и сидел там. Жрал, что в холодильниках по кабинетам натырил – и в бухгалтерии вашей сказали, и арендаторы с четвертого и второго, что немного еды пропало, но тогда внимания не обратили. Спал на стульях, там куча пластиковых была, ссал-срал в ведро, сверху бумагами забивал, чтобы не так воняло.

– А ведь воняло, – медленно сказал Паша, припоминая. – А я думал, канализация.

– Все думали. Один из очагов пожара там и устроил. Сперва очистителями всё залил, чтобы следы убрать, и там, и в твоем кабинете, потом поверху и еще в паре точек бумаг навалил и поджег. Рукописи хорошо горят, что бы там ни говорили.

– Следы, отпечатки, ДНК на говне там, не знаю, хоть что-то есть?

– Ищем. И его ищем.

– А где ищете?

– Везде.

– И так уже пятнадцать лет, – сказал Паша, понимая, что нарывается, но сил молчать не было.

Тобольков, покивав, отметил:

– Тебя же нашел. Его тоже найдем, если мешать не будут.

Паша показал, что вообще не мешает, не выдержал и спросил:

– А когда найдете, что будет?

– Всё нормально будет. Как надо.

Паша, подумав, сказал:

– Недавно мемасик проскочил, понравилось. «Папа, а если мы убьем всех плохих людей, останутся только хорошие? Нет, сынок, останутся только убийцы».

Тобольков кивнул и отвернулся.

Официант принес чай, осведомился у Паши, не желает ли чего-нибудь еще, принял отказ с явным сочувствием и удалился. Тобольков, отхлебнув, сказал:

– Нормально. Какие еще вопросы?

– Как и когда он свалил?

– Ну да. Видимо, когда дедок, ну, охранник ваш, почуял дым и побежал проверять. Ждал, видимо, на втором, когда дедок мимо проковылял, спокойно спустился и вышел. Дедка не тронул, спасибо и на том.

– И что, правда ни на одну камеру не попался?

– Проверяем. Но, похоже, схему знал, не попался. Это не то чтобы гостайна, в даркнете криптой платить не обязательно, и так найти можно и схемы, и какие работают – не работают. Но камер много, от всех не увернешься, так что дальше смотрим, по всему городу. Особенно на вокзалах и так далее.

Паша ждал. Тобольков, потерев лицо, добавил:

– Ну и ножками, конечно. Сами бегаем по всем вызовам. Участковые по ворам ходят. Нам, бляха, даже закладчики обязались помогать. Ну не сами, конечно, через третьи руки.

Рапорты закладывать будут, хотел сострить Паша, но сдержался. Силы опять кончились, а температура, кажется, подскочила к сорока. Он незаметно оттянул воротник кофты и спросил:

– А чего он на машине не уехал? Мог же ключи у Баженова забрать.

– А вот, похоже, машину он не водит.

– Примета.

– Прекрасная примета. Три четверти населения страны не водит машину. Круг подозреваемых резко сузился. Чуть-чуть проверить осталось. Чай будешь?

Паша мотнул головой и проверил телефон. Ничего срочного.

Тобольков в два глотка добил чашку, наполнил ее снова и тем же тоном спросил:

– Покажешь, что напишешь?

Паша поежился, но сказал твердо:

– Нет. Показывать не буду. Можете сказать, что конкретно писать прям нельзя, я это учту.

– Учтешь – в смысле, не напишешь или в каком?

– Учту.

– Ладно, – сказал Тобольков. – Ладно.

Он отодвинул полную чашку, повозившись, вытащил из кармана свернутый пресс купюр, отстегнул и бросил на стол три сотни, встал тяжело, оттолкнувшись руками от стола, будто делая выход на две, и проговорил, больше не глядя на Пашу:

– Херней занимаешься, ей-богу. Мы тоже, конечно, но у нас хоть полшанса есть, что какая-нибудь козявка попадется – и за нее можно будет ниточку размотать. А ты только бесишь и подставляешь.

Он махнул рукой, снова повторил «Ладно» и сделал шаг к выходу.

Паша просипел, потому что голос перестал слушаться:

– Андрей Викторович, посмотрите.

Тобольков развернулся, с неудовольствием поизучал Пашу, как будто пытаясь найти десять различий с вариантом пятисекундной давности, явно не нашел, но все-таки сделал шаг обратно. Он нагнулся над трясущимся в Пашиной руке телефоном, показал, чтобы рука уперлась в стол, и сам почти лег грудью на столешницу, перечитывая раз за разом, как будто в окошке с ничего не говорящим набором цифр сверху было не две строки, а по меньшей мере двадцать.

Наконец Тобольков поднял глаза, которые словно налились уже настоящей кровью, черной артериальной, и спросил:

– Это у тебя не пранк какой, настоящее? Сейчас пришло?

Паша кивнул и тоже перечитал строчки раз и другой.

Сообщение с неизвестного номера, свалившееся в личку, не изменилось:

«Я наверно знаю кто змей могу рассказать».

Глава седьмая

– Я однажды с работы пришла, Арсения нет, написал, что у друзей. Дома тихо, темно, я на кухне свет включила, воду под макароны поставила, своими делами занимаюсь, брожу из кухни в комнату, оттуда в спальню, раздеваюсь на ходу. Включила торшер, чтобы халат найти, – чуть не заорала: тень через всю комнату, как в ужастике, ей-богу. Он сидит на табуреточке рядом с торшером, ручки