Когда вокруг незнакомцы,

То сам себя не знаешь.

Но я знаю тебя,

А ты знаешь меня.

Расскажи, как ты меня знаешь,

И, может быть, тогда я пойму

Себя.

Рыба снова обошел доску, нанёс противнику последний удар и удовлетворённо констатировал:

– Рыба. Полная победа, и при этом все живы.

Наташа выронила листок.

– Видишь, всё не так плохо, – сказала она. – Может быть, ты пойдёшь теперь на работу, а я буду сидеть рядом, тихо-тихо?

– Нет. Мы будем смотреть друг другу в глаза. А потом откроем их. И если не сможем проснуться, – Рыба смешал фигуры на доске, – то я сделаю всё, что ты скажешь: пойду на работу, зажгу три или четыре драгоценных, никому на самом деле не нужных чашки, потом ты проснёшься, а я усну, и так будет всегда, пока кто-то из нас не заснёт окончательно.

– Давай только не будем загадывать так надолго, – остановила его Наташа. – Сейчас мы вместе. А «потом» будет потом. Но если хочешь, то можно поиграть в гляделки. У тебя есть специальная комната для этой церемонии?

Рыба молча сел на пол.

– Глаза в глаза! – приказал он.

Наташа опустилась напротив. Что на него нашло? Какая неумная затея, какая нелепая трата времени – их общего, такого драгоценного времени! Одно дело – бродить вдвоём в одинаковых снах, другое – пытаться проснуться. Да вдобавок ещё и не там, где засыпал. А где? Она словно ощупывала в темноте пыльный угол под кроватью, пытаясь найти то, о чём не имеет понятия. Вот пальцы упёрлись в стенку. Это предел, граница, всё. Провал и поражение. Наташа не в состоянии вместить столько незнакомого смысла, она слишком обыкновенный человек.

Слишком обыкновенный… Знакомое ощущение бессилия перед лицом чего-то непостижимо-значительного. Такое же точно ощущение возникло у неё, когда она рассматривала «Закат над Зелёным морем». Смотрела и думала, что не сможет вместить в себя все детали этого невероятного видения. Воспоминание пришло на помощь в нужный момент. Невидимые руки чуть-чуть раздвинули воображаемые границы понимания. В голове прояснилось.

Это такая игра, просто такая игра. Забыть внешность, забыть лицо, забыть, что перед тобой – любимый человек. Глаза в глаза. Две планеты, две замочных скважины, две мишени. Глаза в глаза. Смотреть не отрываясь. Быстро и часто моргать от напряжения. Потом привыкнуть. Глаза в глаза. Нырнуть в их бездонную глубину – сперва в левый, потом в правый, или наоборот? Нет, надо разом – в оба. Смотри в оба. Глаза в глаза.

Веки дрогнули, поползли вверх, как занавес.

Затекли от неудобного сидения ноги. Наташа поменяла положение. Она покачивалась на качелях в старом запущенном саду. Скрипели верёвки, с помощью которых деревянное жесткое сиденье было прикреплено к толстой ветке старого каштана. Пахло копченой колбасой. Прохладный ветер обдувал лицо. За высоким деревянным забором раздавались голоса и звуки музыки. Музыка то появлялась, то исчезала, словно кто-то настраивал радиолу, пытаясь удержать нужную волну. Наташа встала – и тут же поджала левую ногу, которая затекла от долгого сидения в одной позе. Сорвала с ветки яблоко, откусила кусочек. Яблоко было кислым, очень кислым, так что свело скулы. К ноге постепенно приливала кровь и возвращалась чувствительность. Надкушенное яблоко полетело в высокую траву у забора.

Наташа подошла к старому сараю и по-хозяйски открыла рассохшуюся деревянную дверь. Внутри было сухо и пусто, никаких скелетов или чего-то в этом роде. Только на гвоздике у входа висели ключи от дома. Дом стоял чуть поодаль, на возвышении. Такой же заброшенный, как сад, но совсем не страшный. И тут Наташа поняла, что теперь можно уже ничего не бояться. Страх остался там, и быстро забывался. Даже во сне не было так спокойно, как сейчас. То, что случилось с ней – было естественно. Этот дом и этот сад подтвердят – они ждали её.

Незнакомое место постепенно обрастало несуществующими воспоминаниями. Очень скоро Наташа поняла, что вернулась к самому началу – должно быть, к детству. В её детстве не было такого сада, и уж тем более – такого дома, но воспоминания говорили: всё это было. И вот она вернулась, чтобы никогда не уезжать.

Воспоминания, которых не было, вытесняли воспоминания, которые были. Сцены в саду. Гамак. Какие-то высокие цветы. Таз с дождевой водой, в котором плавает одинокий белый лепесток. Мама варит варенье. Друзья отодвигают доску в заборе и зовут тайком сходить искупаться. И вот уже все бегут по мокрому песку, волны подкатывают к самым ногам, но дети отпрыгивают. А вдалеке маячит цель – заброшенный маяк. Маяк – громко сказано, одно основание осталось, кольцо из старых камней. Настоящий маяк – дальше, там, где порт.

Наташа отметила, что сад соскучился, устал ждать её и оттого выглядит заброшенным. Но она вернёт ему прежний уют, и соседские дети снова будут бегать среди деревьев. А сейчас нужно просто добраться до нового маяка. Если Рыба тоже здесь, то он обязательно рано или поздно дойдёт до маяка – ведь выше ничего вокруг нет, а где и встречаться, как не рядом с самым высоким строением?

К маяку лучше идти не по берегу, а через город – так и быстрее, и песка в туфли не наберёшь. Проходя мимо бочки с дождевой водой, Наташа заглянула в неё – и не узнала своё отражение. Кто эта женщина? Она красивая, её новая внешность гармонирует с этим домом и этим садом. Но она чужая. И как Рыба узнает её такую? А если и он изменился? Ну почему они так поспешно проснулись, почему не договорились ни о чём? Просто не верили в то, что у них что-то получится. Играли. Когда отдаёшь игре все силы, но не веришь, что это всерьёз – результат может превзойти ожидания.

Наташа вышла на тропинку, посыпанную гладкими розовыми камешками. По обе стороны высились заборы. Тогда, в детстве из новых воспоминаний, они казались высоченными и неприступными.

Тропинка вывела её на шоссе. Нужно было пройти совсем немного, чтобы оказаться на окраине города. Всё та же булочная с блестящим кренделем на вывеске. Пахнет свежим хлебом, на лужайке перед домом сидит сторожевой кот. А вот и остроконечная крыша школы. Сейчас идут уроки, и во дворе тихо – но скоро пропоёт дежурная флейта, и начнётся трёхчасовая перемена, во время которой дети должны успеть пообедать и как следует похулиганить.

Улица состарилась, дома стали чуть ниже. Вот и почта! На крыльце, как всегда, уперев руки в боки, стоит жена почтмейстера – она почти не изменилась – и кричит что-то своей подруге, жене молочника из дома напротив.

Заканчивается асфальтированная дорога, и начинается мощённая камнем улица. Здесь – никакого транспорта. Чайная лавка с чугунным балкончиком на втором этаже, и вечные чопорные старушки в круглых шляпках пьют на веранде цветочный отвар. А соседний дом пора подновить – чешуйки краски отваливаются, но хозяин – известный жмот – будет ждать до последнего. Пока квартальный надзиратель не принесёт ему официальное предписание отремонтироваться самому или встать в унизительную очередь на ремонт за счет городской казны. А вот и домик, выложенный маленькими цветными плитками, а в нём – ресторан «Ворота и сахар». Надо же, он остался таким, каким был! Из открытых окон ресторанной кухни пахнет густым мясным супом.