она опустошила кружку, я вновь натянул ей на лицо балаклаву и кликнул бойцов:

— Пашкин, Федоров! Там, если я не ошибаюсь, в дальнем доме первого взвода окна уцелели, несите её туда. Прогреваться она должна своим внутренним теплом, поэтому в доме должно быть прохладно, но не холодно. Через полчаса ещё дать горячего чаю, но не кипятка. Когда размораживание пойдет, ей будет больно, надо будет потерпеть. Найдите санитаров, объясните всё им и пусть за ней ухаживают. Потом ко мне!

— Есть! — хором ответили бойцы и принялись за дело. Изготовив из лыж и веревки некое подобие носилок, они положили туда Горбушкину и понесли в дальний конец улицы.

Разобравшись с этим вопросом, я подсел к старшине, который снова задумчиво смотрел в огонь.

— Товарищ старшина, получается, ты старший. Горбушкина сейчас не в состоянии руководить.

— Получается так, — охотно согласился Калинин, не отводя взгляда от огня, — А поэтому, комот Ковалев, слушай мой приказ: организовать наблюдение за противником, организовать отдых и питание личного состава и подготовить рапорт о сегодняшних боевых действиях, я подпишу.

Вот жучара! Я, значит, вертись, а он будет смотреть кино под названием «Горящий дом»! Нашел, пся крев, мальчика для поручений!

— Тащ старшина, а Вам не кажется, что слишком много поручений для комота, не имеющего командного опыта? — задал я вопрос задушевным тоном, надеясь хоть с каких-то поручений соскочить.

— Да не, нормально! И, Ковалёв, не забывайте, что Вы в армии, а здесь приказы командира исполняются, а не обсуждаются!

Твою ж мать! Мысленно ругнувшись, я уже собрался идти выполнять приказ, но тут появились Краснов и Касумов, за которыми плелись ещё шестеро бойцов. Нет, приглядевшись, я понял, что ошибся — пятеро бойцов и один комот — командир отделения из четвертого взвода. Порывшись в памяти, я вспомнил его фамилию и вернулся к Петровичу:

— Тащ старшина, тут комот Черемисин подошёл, думаю, что хорошо бы его к организации постов пристроить!

Калинин повернул голову и увидев комота, кивнул:

— Ох и везёт же тебе, Ковалёв! Ладно, пиши рапорт, а остальным он займётся.

— Я тогда в уцелевшую избу пойду, не на улице же писать! — сообщил я Ковалёву о своих намерениях, после чего взял у Краснова список и отправился в тот дом, куда отнесли Горбушкину. В избе температура была в самый раз для лечения обморожений девушки — примерно плюс пять градусов. Похоже, здесь с утра не топили, вот дом и остыл к вечеру, но нам как раз того и надо. Из бойцов здесь находился только Пашкин, сидевший у стены на скамейке.

— А Федоров где? — спросил я его про второго бойца.

— Санитаров пошел искать.

— Давай, затопи печку, много дров не клади, два полена хватит. К тому моменту, когда протопится, у неё уже обморожение пройдет. И поставь воду кипятить в кружке.

Пашкин принялся суетиться у печки, а я сел за стол и приступил к составлению рапорта. В избе было темно, опасаясь финнов, мы не зажигали даже лучины и мне пришлось писать рапорт в темноте, напрягая все свои способности. Большую часть пришлось писать на основании сведений, полученных от Калинина. Картина, изложенная в рапорте, получалась совершенно безрадостная. Всего в строю оставалось двадцать семь человек без учёта Горбушкиной, и без учёта артиллеристов, чья судьба была мне неизвестна. Кроме того, сколько человек убито, а сколько ранено доподлинно неизвестно — часть трупов лежит на поле за околицей и их никто не пересчитывал. А раненых доставляли в госпиталь без какого либо учёта. Полный бардак!

— А-а-а! Больно!!! — внезапно взвыла Горбушкина, выгнувшись дугой на полу и пытаясь вырваться из теплого кокона.

Пошел прогрев! Оставив бумаги, я подошёл к девушке, которая под влиянием боли стала изрыгать многоэтажные непристойные выражения.

Когда-то давным-давно, ещё в Тюмени, мне по своей глупости довелось отморозить ногу, поэтому я не понаслышке знал о том, какую дикую боль испытывает человек, когда замёрзшие конечности начинают отогреваться и в них восстанавливается кровоток. Так что её поведение меня не удивило. Взяв горячую воду, я добавил в кружку немного спирта — сейчас это пойдёт на пользу и, приговаривая успокаивающие слова, привел её в сидячее положение и поднёс кружку ко рту. Та на минуту замолчала, чтобы выпить, но потом снова стала требовать, чтобы её развязали.

— Ещё десять минут! Товарищ капитан, Вам надо прогреться и потом я всё лишнее сниму, — твердо пообещал я девушке и она несколько успокоилась, но ещё некоторое время продолжала стонать и материться вполголоса.

В это время появился Федоров с одним из санитаров — Сергеем Зиновьевым — и сообщил, что Павлов с остальными своими подчиненными помогают в госпитале. Пришедший санитар с ходу предложил получше протопить помещение, а потом раздеть Горбушкину и растереть. Вот-вот, после таких действий и приходится отрезать пальцы после обморожений. Пришлось надавить на него своим званием и заявлением, что вся ответственность на мне.

Когда обещанные десять минут прошли, я расстегнул на Горбушкиной ремни и убрал лишние шинели. После того, как она осталась в своём ватном костюме и валенках, я сказал:

— Теперь, чтобы кровообращение полностью восстановилось, Вам надо делать физические упражнения — начните с бега на месте.

Та не стала спорить, хотя, казалось бы, кто я такой? Не врач и даже не санитар, и по званию младше её, однако девушка, поднявшись с пола, приступила к выполнению моих указаний, постанывая и жалуясь на боли в ногах и руках. А тем временем я поставил греть последние оставшиеся у меня две банки финских консервов. У моих бойцов и Зиновьева были свои запасы, которые они также поставили в печку. Ещё через пятнадцать минут Горбушкина сообщила, что у неё ничего не болит и полностью возвратилась чувствительность пальцев на руках и ногах. После этого я усадил капитана за стол, дал ей горячую пищу и снова развел немного спирта в горячей воде.

— Вам бы, товарищ капитан, показаться врачу, а то неясно, какие ещё последствия могут быть после переохлаждения! — сказал я отогревшейся и слегка захмелевшей девушке, после того как она выпила и поела.

— А, не до этого сейчас! — отмахнулась Горбушкина и спросила, переходя к делам, — Что там с ротой?

— Я по приказу старшины Калинина подготовил рапорт, разрешите зачитать?

— Давай, я слушаю!

— Командиру батальона майору Колесникову. Рапорт. Настоящим сообщаю, что… — далее я прочитал описание боя, полученное мной от Калинина…

— Нет, не пойдет, — вынесла свой вердикт капитан по окончании прочтения, — Про комиссара надо было написать, что он не просто поднял роту в атаку, а геройски возглавил атаку, заставив