В первом взводе в наличии четыре бойца, не считая меня. Здоровье у всех нормальное, табельное оружие в наличии, есть ещё трофейное, размещены в одном доме со вторым взводом и санитарами. Не хватает кроватей и отсутствует постельное бельё. Так же довожу до Вашего сведения, что моё командование взводом не оформлено приказом. Доклад закончил!

Горбушкина кивнула, что-то записала на лежавшем перед ней листе бумаги и разрешила мне сесть. Потом в том же духе доложили и остальные комоты, после которых слово взял Калинин и сообщил, что матрасы и бельё получим завтра, а кроватей не будет. Далее Горбушкина объявила, что личный состав роты сводится в два взвода, я буду временно командовать первым взводом. А нашей задачей в ближайшее время будет патрулирование участка дороги на Олонец.

Эпилог

30 марта 1940 года, город Петрозаводск, СССР

— Отделенный командир Ковалев! Для награждения выйти из строя!

Четко печатая шаг, я подошел к командиру погранотряда и доложил:

— Отделенный командир Ковалев по Вашему приказанию прибыл!

За героизм, проявленный в боях с белофинами, награждаетесь орденом Красной Звезды!

После этих слов полковник вручил мне орден в коробочке и орденскую книжку. На мне была шинель, так как награждение производилось на плацу перед штабом погранотряда и, несмотря на то что на дворе заканчивался первый весенний месяц, в Карелии ещё лежал снег и было достаточно холодно, а на шинель, как известно, награды не вешают. Как раз по причине холодной погоды полковник не зачитывал полного перечня моих подвигов — награждаемых много, будешь все заслуги перечислять — околеешь. Вот про погибшего комиссара Белковского подробно зачитали, ему ведь орден Ленина посмертно дали. По моему скромному мнению, которое я благоразумно держал при себе, совершенно незаслуженно. Хотя, если исходить из тех рапортов, что мы написали под давлением Горбушкиной, комиссару вообще надо было героя давать и памятник ставить. Горбушкина, кстати, получила орден Красного Знамени, по бумагам-то она активно руководила боем в Питкяранте и своими умелыми и героическими действиями не допустила прорыва финнов в город. Да и черт бы с ней, но я считал, что за мои подвиги по совокупности мне тоже вполне могли второе «Знамя» дать. Ну да ладно, переживем, все-таки теперь у меня два ордена, а это по нынешним временам реально круто. А возможность заработать награды впереди ещё будет, хотя мне бы и того, что есть хватило — не хочу больше воевать.

После того как нашу роту вывели в Салми, нам ведь больше принимать участия в боевых действиях не довелось. Армейские части смогли укрепить фронт и с диверсантами справлялись собственными силами, а мы до конца войны занимались охраной тылов, патрулировали дороги, да изредка отлавливали дезертиров. Работы было много, каждый день в патрулировании часов по четырнадцать, без выходных, но спали в тепле на белых простынях, питались сытно, хотя и однообразно, в общем жить можно. Но если ещё раз, то ну его на хрен!

Однако вернемся к нашей роте. В середине февраля из госпиталя вернулся Волков и принял командование подразделением, а Горбушкина осталась при нем в качестве заместителя. С наградами командира роты обошли, видимо, наверху решили, что раз выбыл по ранению в начале боя, то недостоин. В конце февраля к нам заехал по пути из госпиталя Петренко, его отправили домой долечиваться после тяжелого ранения. А вот Равиль Тошбоев умер в госпитале, жаль. Вообще, когда мы из Питкаранты в Салми прибыли, в роте осталось тридцать два человека — меньше четверти от первоначального состава. Крепко нас финны потрепали. Пополнения нам не присылали, лишь возвращали выздоровевших после ранения. Поэтому мне пришлось исполнять обязанности командира первого взвода вплоть до сегодняшнего дня. Война завершилась мирным договором тринадцатого марта. Однако пограничники еще две недели работали в режиме военного времени. Но теперь всё, закончилась служба!

По окончании награждения, я вернулся в казарму, прицепил на гимнастерку орден, попрощался с боевыми товарищами, забрал свой битком набитый сидор и отправился на вокзал. Можно было подождать пару дней и добраться до Горького бесплатно воинскими эшелонами, но я решил ехать в обычном пассажирском поезде, тем более, что с деньгами у меня проблем не было — жалование за должность командира взвода было достаточно неплохим.

Желание поскорей уехать от окончившейся неудачной войны, от казарменного быта и воинской дисциплины было настолько сильным, что я едва ли не бегом бежал на вокзал, а тем временем где-то на краю сознания постоянно свербила иррациональная мысль, что сейчас меня остановят и скажут, что произошла небольшая ошибка и надо ещё некоторое время послужить. Как же я устал от всего этого. Для человека двадцать первого века жизнь в сталинский период — тяжкое испытание, обусловленное бытовой неустроенностью, бедностью и скучностью существования, информационным голодом и прочими «прелестями». А служба в армии — хоть в НКВД, хоть в РККА заставляет ощутить все местные проблемы наиболее остро.

Именно опасаясь того, что мой дембель может сорваться, я не стал заранее покупать билет на поезд, решив, что приобрету перед отправлением на вокзале. Однако, подойдя к окошку кассы за полчаса до отправления, я узнал, что билеты есть только в СВ за двадцать один рубль пятнадцать копеек, и в общий вагон за три рубля. Что это такое я не знал, так как из ТАМошней жизни я помнил, что вагоны бывают купейные и плацкартные, ЗДЕСЬ такие вагоны тоже были, но, со слов кассирши, на сегодняшний рейс билеты на них закончились. Немного поразмыслив, решил взять СВ — за такую цену должно быть очень круто. Взяв билет я вышел на перрон — состав уже был подан и пассажиры — в основном военные — подходили группами и по одному, но по большей части ещё не садились в вагоны, а стояли рядом — курили, общались с провожающими и между собой. У меня был билет во второй вагон, поэтому мне пришлось идти в голову поезда.

Здесь на перроне стояла группа старших командиров, которые слегка удивленно проводили меня взглядами, когда я предъявил билет проводнику — усатому полнеющему мужчине в возрасте около сорока лет. Видимо, не по рангу мне в таком вагоне ехать, но ничего, переживут. Вагон оправдал мои ожидания — на полу лежала ковровая дорожка, на окнах белые занавески, а латунные ручки и элементы отделки начищены до блеска. Двухместное купе также выглядело весьма впечатляюще — полки обтянуты натуральной кожей, а стены отделаны бархатом. Довольно неожиданно было видеть эту роскошь после грязного обшарпанного