тропе косились на Магдалену. «Такова жизнь мусульманки в Австрии, — сказала она, подразумевая свой хиджаб. — Представляете, что подумал бы мой дед?»

Оттуда был всего час на машине до Тумерсбаха, до дома, отнятого Вехтерами в апреле 1940 года у губернатора Рерля при содействии Эрнста Кальтенбруннера. Из этого средних размеров дома открывался чудесный вид на озеро Целлер. Пока мы стояли, любуясь резной фигурой Христа с датой «1931», к нам приблизился сосед.

«Мой дед был нацистом, он забрал этот дом во время войны», — сказала ему Магдалена с удивительной откровенностью. Дом по сей день принадлежит семье Рерлей, сообщил сосед и добавил, что ничего не знает о вехтеровской интерлюдии[841].

Мы остановились у замка Прилау, который Йозеф Вехтер хотел купить после Первой мировой войны. Ныне в нем шикарный отель с рестораном, собственность семьи Порше. На вебсайте рассказана история замка, но не говорится, что в нем проживал когда-то скульптор Йозеф Торак, с которым Шарлотта посещала птичий заказник.

В Целль-ам-Зее мы переночевали в отеле на склоне горы Шмиттенхёхе, рядом со станцией канатной дороги и с домом, где семья жила после Тумерсбаха, давно снесенным. За ужином мы разговорились с двумя парами из Израиля, удивленно взиравшими из-за соседнего столика на австрийскую мусульманку, которая сообщила им, что ее дедушка построил краковское гетто.

На следующее утро мы проделали часовой путь до Фибербрунна. Там мы посетили дом Шарлотты на горе, тоже с отменным видом, постояли под балконом ее комнаты. На нем были вырезаны ее инициалы — CHvW. Магдалена рассказала мне о своем решении сменить веру — акте бегства из тесных объятий «очень католической семьи». Мы попытались представить тот момент в январе 1974 года, когда останки Отто перевезли из этого дома с чудесными видами на ближнее кладбище Фибербрунна, где мы тоже потом побывали, чтобы молча постоять над пятым, последним, местом упокоения останков Отто. На надгробии было написано: Freiherr Otto and Freifrau Charlotte.

Нашей последней остановкой стал Зальцбург. На Риденбургер-штрассе я полюбовался вывеской Hauß Wartenberg, 1686–1954; ныне там захламленный отель. На его веб-сайте говорится, что это «необычное и традиционное» заведение, что, видимо, верно. Я зашел туда один и не увидел гостей, только молодого человека в носках — служащего, давшего мне визитку. Уходя через сад, где когда-то жили ученики тетушки Лотте, я гадал, где она хранила мужнины останки, тайком увезенные с кладбища Кампо Верано.

На Антон-Халл-штрассе, 2, где находился первый дом Шарлотты в городе, вместо «хижины» вырос современный двухэтажный дом середины прошлого века с круглым балконом и белыми розами. Здесь Магдалена рассказала мне о члене семьи, психоаналитике и неврологе, лечившем ее и Жаклин, а также трех дочерей Вехтеров. Позже, когда я обратился к нему по предложению Магдалены, он высказал предположение, что Шарлотта страдала биполярным расстройством. Он назвал это генетическим заболеванием, которое может передаваться из поколения в поколение.

В центре Зальцбурга туристы роились вокруг Государственного театра, дожидаясь начала мюзикла «Звуки музыки» Роджерса и Хаммерстайна. Мы поели неподалеку, на веранде итальянского ресторана, беседуя о семье и наследии, о памяти и молчании, о том, как приличные люди из хороших семей, с хорошим образованием умудрялись становиться участниками ужасных дел или закрывать на них глаза.

«История деда и бабки повлияла на всех кузенов», — сказала Магдалена. Я вспомнил разговор, состоявшийся несколько лет назад, с женой одного из ее кузенов, оказавшейся по совпадению моей студенткой. Она улучила момент, когда рядом не было ее мужа, чтобы спросить: «Вы можете сделать так, чтобы ваш документальный фильм никогда не показали в Австрии?» Я удивился, она уточнила: «Чтобы защитить нашего ребенка».

Магдалена спрашивала меня про книгу, которую я пишу, про фотографии к ней. Можно ей их увидеть? Я не возражал, но предостерег, что некоторые из них ее удручат. Она сказала, что хочет увидеть все три фотографии, сделанные в Бохне, — те, что я показывал Хорсту. Мы стали вглядываться в лица жертв — молодых людей и совсем мальчишек. Это вызвало шок и сильную реакцию, которую трудно было ожидать от такой незлобивой женщины.

Расставаясь, мы согласились, что это путешествие было важным для нас обоих. Магдалена и Галиб вернулись в Вену. Я заночевал в Зальцбурге после посещения дома-музея Стефана Цвейга рядом с магазином «Ланц», торговавшим, как встарь, такими любимыми Отто льняными рубашками.

Следующим утром ко мне присоединилась моя дочь: мы собрались вдвоем перевалить пешком через Доломитовые Альпы, пройдя по той же тропе, которой воспользовался, наверное, Отто. Задержавшись в Берхтесгадене, мы подивились на инженерный шедевр Альфреда Рейнхардта — лифт на вершину горы, к «Орлиному гнезду». «Зачем Вехтер назвался именем человека, сбежавшего в Аргентину?» — удивилась моя дочь. Я не знал, что ответить. Убежище Гитлера превращено ныне в туристическую достопримечательность, где мало что отсылает к мрачному прошлому — и это тоже удивило мою дочь.

Ранним утром мы отправились в долину Этцталь, мимо «мерцающих огоньков» Зёльдена — последнего, что видел в Австрии Отто. Впереди нас ждала деревня Вент. Сотрудница туристического бюро заверила нас, что тропа через Доломиты открыта для пеших туристов, и мы исполнились преждевременного оптимизма. На первом отрезке пути длиной в 8 км вверх по долине реки, помеченном красно-белыми штрихами на камнях, мы любовались водопадами и горными козлами. На стене горной хижины кто-то оставил инициалы и приписал год: 1949. Первую остановку мы сделали в «Мартин-Хютте», на высоте 2500 м, где выпили сока бузины и съели пиццу.

Второй отрезок, длиной всего в 4 км, привел нас на высоту 3000 м. После сильных апрельских снегопадов и самого холодного за долгие годы мая мы увязли по колено в снегу. Идти было так трудно, что мы не стали отклоняться в сторону и не побывали у ледника, где были откопаны останки человека, погибшего пять тысяч лет назад[842]. Тропа шла круто вверх, а снег был так глубок, что порой я был вынужден останавливаться через каждые сто метров; дочери, превосходящей отца решимостью и силой, приходилось тянуть меня за собой. Невозможно представить себе этот переход в феврале, на лыжах, да еще ночью, как это осуществил Отто.

С верхней точки, Симилаунхютте, мы оглянулись на Австрию и устремились в Италию. На спуске снег сменился сначала камнями, потом пастбищными лугами и бурной речкой с ледяной водой. Благодаря дочери мы снова не сошли с тропы и нашли способ переправиться. До городка Вернаго мы добрались обессиленные. Там нас ждало несколько сообщений.

Одно было от Хорста: он спешил сообщить мне, что фотографии из Бохни не являются уликами