бы ее без моей просьбы. Я помню об этом хорошо, но все же прошу о помощи, т. к. нахожусь в таком положении, которое заставляет кричать о себе. Я думаю, что ты поймешь это и простишь меня. Хочу обязательно продержаться, дожить до освобождения, до возвращения к вам, моим любимым, до настоящей человеческой жизни. Я очень истосковался, моя родная, чертовски устал, с трудом поддерживаю в себе волю к жизни. Последние победы нашей Красной Армии над фашистами окрыляют мои надежды на скорое окончание войны и, может быть, освобождение и меня. Как обидно, Лидука, что я не могу находиться в рядах бойцов за любимую родину против немецких бандитов… Я уже подал несколько заявлений об отправке на фронт, но пока что результатов нет. Пошел 6-ой год, осталось еще 2 г. 10 месяцев. В сравнении с прошедшим сроком осталось уже немного, но боже мой, как же прожить это оставшееся время? Когда мне бывает особенно тяжело и тоскливо (а в последнее время это случается слишком часто), я думаю о нашей семье, о тебе, о Марике, о будущем нашем счастье, о великой радости, предстоящей после разгрома гитлеровской орды. Моя Лидука, надо жить, жить во что бы то ни стало, дождаться этого счастья, этой радости. Помоги мне сейчас в этом, моя родная! Нуждаюсь я в твоем теплом, искреннем слове, в твоей горячей любви, в твоей поддержке. Береги себя, сына, маму, держитесь крепко друг друга. Я бы хотел, чтоб вы переехали поближе сюда, здесь, в Сибири, и спокойней, и сытней. Работы здесь много и сможете устроиться. Напиши мне об этом, — ведь сейчас, когда мама и Марик выбрались из Анапы, препятствий к переезду вашему уж нет. А когда я освобожусь, то вряд ли будет возможность мне жить в Москве, скорее всего где-нибудь в этих местах. Так обстоит дело, моя дорогая. Очень прошу, чем скорее написать, прислать мне последние фотоснимки ваши, а как получишь письмо, телеграфировать мне.

Передай горячий привет всем родным: Самуилу, Нюне, Нюме, Люсе, Нинзе, Васе, тете Тасе и всем, всем.

Крепко, крепко целую, твой Сема.

Мароник ведь уже умеет писать, — жду его письмеца.

Год 43-й знаменует приближение долгожданного освобождения.

У отца дубленая кожа, большие, огрубелые от физической работы руки, не раз и не два промерзшее лицо…

Я вглядываюсь в немногочисленные фотографии родителей в те годы.

Улыбки отсутствуют, присутствует какая-то еле сдерживаемая скорбь.

Отец продолжает строить мнимое будущее: «Препятствий к переезду вашему уже нет. А когда я освобожусь, то вряд ли будет возможность мне жить в Москве, скорее всего где-нибудь в этих местах», — осторожно говорит он. Но сам-то знает твердо — никакого «вряд ли», а совершенно точно жизнь в столице ему будет запрещена.

Но Лиду надо готовить к этому радикальному решению, называемому переменой места жительства.

И нужно посмотреть правде в глаза: «женушка» — не готова.

Канск, 25/11 — 1943 г.

Дорогая моя женушка! Как можно передать тебе о моем беспокойстве по поводу твоего молчания? Ведь я послал тебе 4 письма, но ответа не имею. Только из Пашиного письма от 25/1 я узнал, что ты с Мароником в Москве, на старой квартире. Это мне доставило много радости, — вы живы, здоровы, мои родные!

Лидик, мой славный и единственный друг и жена!

Прошу тебя сейчас же оторваться, напиши мне подробно о себе, о сынке, о маме, о вашей жизни, здоровье, обо всем, что случилось за последние полгода, пошли мне срочно телеграмму, как только получишь это письмо. Может быть, ты обиделась на меня за мои докучливые просьбы о помощи, о посылках, а ты не имеешь возможности их послать? Так напиши мне об этом просто и откровенно — никаких обид и претензий у меня к тебе за это не будет. Я знаю, что тебе сейчас очень тяжело живется, но, несмотря на это, я просил о помощи, так как это для меня вопрос моей жизни, моего дальнейшего существования, вопрос нашей будущей встречи и совместной семейной жизни. Мне сейчас очень трудно, я болен, ослабел до крайности, вишу буквально на волоске. Мне необходимо подняться на ноги, восстановить силы, окрепнуть, — это, при моем состоянии длительный и трудный процесс, — а где и откуда взять ресурсы для всего этого? Вот почему я и обращался и обращаюсь и к тебе, и ко всем родным, с великой просьбой и мольбою о помощи, о самой срочной помощи, кто чем только может. Если ты сама не можешь добиться разрешения на отправку посылки, сделай это через Пашу, — она мне отправила уже, но я до сих пор еще ничего не получил. Напиши родным, тете Тасе, Шуре, Мороз, Нинзе, из их мест, может быть, принимают посылки.

В адресе на посылке, надо указывать: «Заключенному», т. к. нам объявляли, что в адрес ЗК посылки принимаются повсеместно. Никаких деликатесов мне не нужно, я нуждаюсь в следующем: сухари, крупы разные, сушен, картофель, антицингарное, и, если можно, жиры и сахар (или что-нибудь взамен). Скоро наступает весна и мне нужно: простые сапоги или рабочие ботинки (№ 41), рабочий костюм (брюки и гимнастерка), белье, носки, портянки, простыня, мыло, зубной порошок, чайной соды (это для желудка), нитки.

Главное, конечно, и в первую очередь, вышли мне продуктов. Мобилизуй для этого всякую возможность, моя родная, Лидука, поверь, что если бы я не испытывал в этом такой же острой и жизненной потребности, я бы не просил тебя отрывать от себя, от сына и от больной матери кусок хлеба и посылать его мне. Но, повторяю, это вопрос жизни. Если нет никакой у тебя возможности, напиши мне об этом, моя родная, я хочу знать о вашей жизни правду и делить все твои нужды и невзгоды. Будет (если я доживу до этого) время, когда мы заживем с тобой хорошо и радостно, без нужды, счастливо, сытно, в счастьи и любви, своей маленькой, тихой семьей! Когда мне бывает очень плохо, я закрываю глаза и передо мной проходят иллюзорные картины нашей будущей жизни, нашего уюта. Ты, Марик, я, наша бабушка, — сидим все за семейным столом, едим вдоволь, пьем, тихо, любовно беседуем, — и так хорошо, тепло становится, кровь начинает живее бегать по жилам, а жить еще больше хочется… Я бьюсь из последних сил, поддерживаю в себе всеми способами надежду на благополучный исход моей горькой судьбы. Но без материальной, существенной помощи я не могу обойтись. Так обстоят мои дела, родная моя