– Мы должны отпраздновать! – заявила она.

– Что именно? – поинтересовался Ласковин.

Приобретение машины? Непобедоносный финал их с отцом Егорием борьбы или то, что ему не удалось стать убийцей?

– Весна! – сказала Наташа.– Весна пришла! Разве ты не почувствовал?

– Ах да, верно!

Андрей вспомнил теплый ветер, овеявший утром его лицо. И то, как быстро стаял снег на улицах,– остались лишь черные холмики по краям тротуаров. И впрямь весна!

– Да,– сказал он.– Праздник! Наливай!

Откуда Наташе знать о поражении Андрея, если он никогда и не говорил об этом?

Ласковину вспомнился разговор, вернее, два телефонных разговора, поставивших знак многоточия в их тайной миссии.

Первый – с отцом Серафимом. Второй…

Ласковину пришлось дважды напомнить Потмакову, что тот собирался сообщить однокашнику о своем решении. Странно. Вчера Андрею показалось: Игорь Саввич не склонен тянуть время. А уж о твердости отца Егория, сделавшего выбор, и говорить нечего. Наконец разговор состоялся. Ласковин, взяв трубку параллельного телефона, слышал его во всех подробностях.

– Это я,– сказал отец Егорий, когда его однокашник поднял трубку. И замолчал.

– Слышал, слышал,– раздался на другом конце провода напористый говорок.– Так и предполагал, что это – твоя работа.

(«Знает! – подумал Ласковин.– Откуда?»)

– Ну не огорчайся, ничего. В другой раз выйдет! Вы его…

– Не будет другого раза! – перебил Потмаков. И отец Серафим умолк. Ласковин слышал, как оба священника дышат в трубки. Первым не выдержал отец Серафим.

– Почему не будет? – совсем другим голосом спросил он.

– Потому что – все! – резко ответил Потмаков.– Подумал я и решил: не подобает мне, православному клирику, этим заниматься!

Андрей видел, что отец Егорий готов к возражениям, он чувствовал в Потмакове нарастающий заряд ярости…

Но отец Серафим спорить почему-то не стал. Спросил только:

– Ты ведь не из-за трудностей отступаешься?

– Нет!

– И, конечно, не из-за денег?

– Да уж конечно! – буркнул отец Егорий.

– Ну хорошо,– согласился отец Серафим.– Неволить тебя не буду. И разубеждать – тоже, знаю нрав твой. Нет так нет. Но уж не откажи, сделай милость, выполни последнюю просьбу!

– Это какую? – насторожился Потмаков.

– Пустяк. Я дам тебе телефон, позвонишь, скажешь: я – Инквизитор. Да, да, именно так: я – Инквизитор. Но сначала позови Михаила, непременно Михаила. Он спросит – ты ответишь. Вот и все.

– А зачем это? – с подозрением спросил Игорь Саввич.

– А затем,– сердито произнес отец Серафим,– что от твоей слабости дело наше умереть не должно!

– Не слабость это! – проворчал Потмаков.– Ладно, позвоню. Давай телефон!

– Крутит он что-то,– произнес Ласковин, когда Игорь Саввич положил трубку.

– Господь с ним,– махнул рукой Потмаков. Он и не надеялся, что разговор выйдет таким коротким.– Просьба и впрямь пустяшная. Сейчас и позвоню.

Он набрал номер.

– Ну,– сказал на другом конце нетерпеливый голос.– В чем дело? Говорите!

– Михаила мне,– кашлянув, произнес отец Егорий.

В трубке щелкнуло, и через несколько секунд другой мужской голос, столь же неприветливый, буркнул в трубку:

– Михаил! Кто это?

– Я – Инквизитор! – в точности, как просил отец Серафим, сказал Игорь Саввич.– Мне…

– Имя! – перебил голос.

– Отец Егорий Потмаков! – сказал Игорь Саввич, растерявшись от неожиданного напора.

– Не ваше! – Голос споткнулся, словно проглотил ругательство.– Его имя!

– Пашеров,– сообразив, о ком идет речь, сказал отец Егорий.– Пашеров Анатолий Иванович. Он…

– Все! – отрезал назвавшийся Михаилом и бросил трубку.

Игорь Саввич еще некоторое время держал свою в руке, потом осторожно положил в гнездо аппарата. Ласковин никогда не видел его таким растерянным.

– Ну как? – спросил Андрей. Отец Егорий покачал головой:

– Не понимаю.

– А я – понимаю. Ничего. Пускай потрудятся! – усмехнулся Ласковин.

Посмотрим, как этот нахальный Михаил управится с Пашеровым. И его «волкодавами».

– Так ли, иначе, а дело сделано,– сказал Андрей.– Какие будут пожелания?

– Что? – Потмаков озадаченно посмотрел на него.– А, что делать? Да ничего пока.

– Тогда я поехал,– сказал Андрей.

– Ну конечно, Андрюша. А я почитаю немного.

Измученный лев с черной взлохмаченной гривой.

– Мне сегодня сон снился,– сказала Наташа.– Будто мы с тобой бродили по горам, по зеленому лесу, пронизанному солнцем.– Она улыбнулась.– И еще ели ежевику, черную и большую, как мандарин. А потом мы вышли к какому-то храму. Разрушенному. У него были белые-белые колонны, и по ним вверх тянулся виноград. Не дикий, а самый настоящий. И гроздья у него были из красных ягод. И солнце светило прямо сквозь свод. И сквозь эти ягоды. И еще мы пели… А потом я проснулась.

– Хороший сон,– проговорил Андрей.– Поэтому ты купила красное вино?

– Угадал! – Наташа засмеялась.– Ты пей, а то остынет и будет не так вкусно! Ну как?

– Сказка! – Андрей восхищенно причмокнул губами.

– А то! Это, имей в виду, фамильный рецепт.

И еще пирог. Я его тебе к дню рождения испеку. Послезавтра. Ты не против?

– Умру от счастья! Прямо сейчас!

Андрей одним глотком осушил чашку и хотел встать, но тут черная тяжелая ткань обрушилась ему на затылок, и комната исчезла. Его окружила тьма.

Истошный женский крик резанул по ушам, и Андрей завертел головой, напрягая зрение, но перед глазами плыли лишь темные круги. Мышцы Ласковина ныли, как после непосильной работы. Наташа! Он задохнулся от ужаса. Оглушительно лязгнуло, затем – тупой, «мокрый» звук – так тесак мясника разрубает баранью тушу. Крик оборвался. Ласковин зарычал, нет, завыл, страшно, как смертельно раненное животное… И прозрел!

О Господи! Андрей выл там, в другом мире! Первый раз этот «переход» был принят им с радостным облегчением…

И тотчас острая боль с правой стороны лба заставила быстро отдернуть голову. Рефлекторно он ушел вниз, доворачивая туловище, успев увидеть, как опускается (мимо!) скользнувший по его черепу клинок. Кровь залила правый глаз. Руки сжимали что-то твердое. Его собственное оружие. Топор.

Туловище Андрея было уже скручено для мощного рывка. Снизу вверх, одним левым глазом, он глянул на врага.