Всклокоченные, слипшиеся волосы, перекошенное грязное, страшное лицо в отблесках близкого пламени.

Враг снова замахнулся мечом.

«Шлем, я сбил с него шлем!» – возникла мысль.

Глаза, выпученные от ярости и усилия…

И взлетающее снизу вверх широкое лезвие топора.

Левой рукой враг вскинул щит. Изрядно порубленный, он все еще способен был отвести удар. Сейчас боковым движением враг парирует топор и ударит мечом справа, со стороны ослепшего глаза, по ноге.

Андрей засмеялся хриплым, не знакомым ему самому смехом. Он угадывал все намерения противника. На какой-то миг злоба в вытаращенных глазах врага превратилась в ужас. Андрей резко распрямил колено, изменив траекторию собственного удара. И топор, уже не снизу вверх, а горизонтально, завершив широкую дугу, скользнул по верхнему краю щита и, ударив врага повыше уха (толчок болезненно отдался в натруженных плечах), напрочь снес верхнюю часть черепа!

Андрей отпрыгнул назад, развернулся…

Ему никто не угрожал. В десяти шагах он увидел широкую спину воина в рогатом шлеме, наседающего на другого.

«На моего!» – опять возникла посторонняя мысль.

И, не задумываясь (тело распорядилось само), Андрей метнул огромный топор.

Попал!

Смахнув изодранным рукавом кровь с правого глаза (он видит, отлично!), Андрей подбежал к поверженному и, опять рассмеявшись (каков бросок, а?), вырвал топор из спины убитого.

– Мы побили их, вождь! – хрипло, задыхаясь, воскликнул тот, кого он выручил. Правая рука у воина висела плетью. Кровь капала с пальцев, капала, не текла. «Пустяковая рана»,– тут же по каким-то неясным признакам оценил мозг Андрея.

– Мы побили их!

То есть сказал воин не так, но смысл был этот. Андрей огляделся. Да, они победили. И поспели почти вовремя. Почти – потому что два из шести домов пылали, а, кроме трупов оружных, на мокрой от недавнего дождя земле лежали и тела смердов: двое мужчин, пойманные стрелами, женщина (не она ли кричала?) и мальчишка. И еще три пса, изрубленных мечами.

Андрей еще раз огляделся в рассветном сумраке, разгоняемом красным светом пожара. Никто из врагов более не сопротивлялся. Если кто и удрал, его найдут. Не его воины, так местные охотники. Было еще одно дело.

Андрей перехватил топор поближе к лезвию и поспешил вниз, к речному берегу.

Тут, вползши носами на отмель, высились два корабля. Разбойный и его собственный.

Андрей стащил с потной головы подбитый войлоком шлем и окунул лицо в студеную весеннюю воду, смывая грязь и кровь. Потом, оставив шлем на песке, взобрался по бревну на борт чужого корабля, прошел на нос и, упершись поудобней, принялся рубить топором черную драконову шею. Крепкое дерево поддавалось плохо. Когда наконец, захрустев, носовая фигура рухнула на песок, победители уже снесли вниз раненых. Над двумя трудились лекари: свой и здешний. Четверым помочь было нельзя. Двух сразили насмерть, двух добили из милосердия свои. Все убитые были из молодых. Известно, что Смерти юные лакомей.

Андрей распрямил ноющую спину и с гордостью посмотрел на свой корабль. Он видел его как будто двойным зрением: первым – большую лодку с парусом, эдакий узкий, не очень-то красивый баркас, вторым – мощный, великолепный корабль, быстрый, надежный, наполняющий ужасом сердца врагов.

Андрей сбросил вниз топор, соскочил сам (с немалой высоты) и, оборотившись к восходу, увидел, как над краем леса уже теплится рассвет.

Очнувшись, Ласковин увидел совсем близко встревоженное Наташино лицо. Девушка сжимала его голову в ладонях, и глаза ее были полны беспокойства.

– Все в порядке,– прошептал Андрей и, приподнявшись, коснулся лбом лба девушки.– Я немножко выпал, но уже вернулся. Все хорошо!

– Ты кричал,– тихо сказала Наташа.

– Со мной бывает.

– Ты должен мне рассказать!

– Что рассказать? – прошептал Андрей, касаясь губами ее волос.

– Все!

Андрею понадобилось огромное усилие, чтобы не потерять голову от близости ее тела.

Очень бережно он отстранил от себя девушку, отнял ее руки от своего лица и указал на диван рядом – «Садись!»

Наташа чувствовала, насколько он напряжен. Ей хотелось обнять, согреть, успокоить… Но девушка безропотно подчинилась и опустилась рядом. Поджав под себя ногу, полуобернувшись к Андрею, она отбросила назад челку и улыбнулась. Что бы ни рассказал тот, кого она любит, Наташа не упустит ни слова.

– Как-то раз, давным-давно,– начал он,– я решил, что лучше других знаю, что такое справедливость…

Прошел час. Потом еще один. Ласковин подбадривал себя, глотая остывший глинтвейн. Он рассказывал действительно всё. Опуская лишь то, что нельзя говорить девушке, которую любишь. Например, говоря об Антонине, Андрей ограничился несколькими фразами. Зато, пользуясь случаем, Ласковин рассказал о запрете, наложенном на него отцом Егорием. И о том, как попробовал расправиться с Пашеровым (попытавшись изложить как можно смешнее). И, наконец, о решении, которое принял его духовный наставник.

– Вот так,– заключил он.– Теперь я, можно сказать, не у дел!

Наташа медленно вытянула затекшую от долгого сидения ногу, взяла кисточку винограда.

То, что она услышала, было и хуже, и лучше того, что можно было предположить. По поводу «не у дел» можно было не обманываться. Очень скоро Андрей опять окажется «при деле». И все-таки Наташе стало легче. Потому что в нем самом она не обманулась. Андрей оказался именно таким, как она ждала. Кому она верила. Он оказался Героем. И человеком. К тому же не пренебрегал ею, а выполнял своего рода обет. Временный.

– Давай я тебя покормлю,– сказала Наташа.

– Давай,– согласился Ласковин.– Кстати, у тебя возмутительно красивые ноги!

Теперь-то он мог об этом сказать!

– Только ноги? – засмеялась девушка.– Оладьи будешь есть?

– С жадностью!

– Через пятнадцать минут! – пообещала Наташа и отправилась на кухню.

Ласковин позвонил домой. Поговорил с отцом Егорием (ничего нового), оставил здешний телефон. На всякий случай.

Наташа высыпала в молоко муку для оладий и услышала, как Андрей что-то напевает, расхаживая по комнате.

«Господи,– попросила она.– Помоги нам!»

Утром ее разбудил телефонный звонок.

– Да? – сонным голосом проговорила она, снимая трубку.

– Будьте любезны Андрея Ласковина! – пророкотал низкий мужской голос.

– Андрей! – крикнула она. И в трубку: – Одну минуту!

Ласковин появился тотчас, как будто и не спал.

– Включи телевизор! – вместо приветствия сказал отец Егорий.– Есть там телевизор? Пятый канал включи!