папу-арагонца, поневоле сделавшегося солдатом, то Уго не было никакого дела до участи тех восемнадцати галер. Он уже успел здорово обогатиться на поставке вина для этой экспедиции. Три утренних порции в неделю и семь ежевечерних – вот сколько вина полагалось выделять морякам, солдатам и даже подневольным гребцам. Восемнадцать галер с командами и сотнями солдат на борту – это подразумевало многие квартеры[19] вина и немалые деньги, которые Уго заработал на пару с Жофре, уже привыкшим обращаться с ним как с зятем.

В течение двух лет такого жениховства Эулалия взрослела в присутствии Уго; теперь девушке было восемнадцать, и она по-прежнему была молчалива и хранила целомудрие, которое так восхищало Уго. Он навещал Эулалию часто, еще чаще, когда между Уго и Жофре установилось торговое партнерство, но молодые люди виделись еще и на мессах в церкви Святой Марии, вместе гуляли по городу или по берегу – всегда в сопровождении родителей Эулалии – и веселились на барселонских празднествах, в которых тогда не было недостатка.

А еще Эулалия приходила к Уго на виноградники. Прежде чем пригласить ее, винодел был вынужден рассказать семье Жофре о Мерсе – та в свои три года превратилась в веселую озорницу, избалованную мужчиной, который ничего не смыслил в воспитании детей, и мавританкой, обретшей в девочке единственный смысл жизни.

– Ошибка молодости, – признался парень, изображая горячее раскаяние, смягчившее сердце Эулалии. – Она крещеная! – веско добавил он, видя изумление на лицах Жофре и Валенсы.

А Эулалия только радостно закивала в ответ – может быть, уже воображая себе игры с незнакомой малюткой.

Уго заверил, что мать девочки умерла, и больше вопросов ему не задавали.

И вот они гуляют по залитым солнцем виноградникам. Парень и девушка держались за руки, Жофре в это время занимался осмотром винного погреба, а Барча выполняла роль хозяйки. Уго показывал Эулалии лозы. Дочь Жофре разбиралась в вине, но не в винограде. Неловкость, которую Уго нет-нет да и испытывал от необходимости без умолку болтать с девушкой, которая отвечала немногословно и краснела от самой невинной шутки, исчезла, как только он принялся рассказывать о своих лозах. Они с Эулалией бродили, трогали листья и гладили зеленые побеги, порой останавливались, чтобы прикоснуться к земле, Уго делился всем, что знал. Эулалия слушала с интересом и даже отваживалась задавать вопросы. Там, на винограднике, Уго впервые ее поцеловал. Они стояли совсем рядом, между двух кустов. Уго решился не сразу. Эулалия не пыталась отстраниться, и тогда он ее поцеловал. Юные губы. Уго ощутил их девичью свежесть. Господи! Это было лишь легкое прикосновение, мимолетное касание, и все-таки ощущение полноты сразило Уго. Эулалия покраснела и склонила голову, но вместо мужчины, который обычно заставлял ее поднять взгляд, перед нею оказался сбитый с толку паренек, который что-то бессвязно пробормотал, а потом предложил отправиться дальше по винограднику.

В 1399 году Уго было двадцать четыре, не хватало лишь года, чтобы получить право заниматься виноторговлей, и Жофре надеялся на его сотрудничество. По закону перекупщики были обязаны работать в парах. Они не входили в цеховое братство, и, таким образом, каждый из пары подменял партнера в случае болезни, а прибыль в течение первых двух недель вынужденного отсутствия компаньона перекупщики были обязаны делить пополам. Статус перекупщика, или посредника, включая тех, кто зарабатывал на устройстве браков, получая в качестве прибыли часть приданого, присваивался Морским консульством, а контролировали их работу особые должностные лица, каковых избирали сроком на год в День святой Марии Магдалины.

Уго так и не решил, хочет ли он стать перекупщиком. Он был согласен на все, лишь бы оставаться рядом с Эулалией. Жизнь улыбалась ему, безбородому нищеброду, как много лет назад обозвал его адмирал королевской армады – в присутствии Рожера Пуча и высокопоставленной свиты.

Эулалия отвечала ему взаимностью! Понадобилось несколько поцелуев и много признаний в любви, чтобы и она открыла свои чувства. Но когда Уго добился своего и признание девушки освободило обоих от неловкости, она взглядом задала прямой вопрос, потребовала твердого обещания и такой верности, какой никто от него не требовал до сих пор. Уго поцеловал Эулалию – быть может, чересчур поспешно – раньше, чем его взгляд успел поведать о Рехине.

Уго сумел сократить число своих встреч с Рехиной, но еврейка продолжала его преследовать. Однажды, победив свое отвращение к улицам, заполненным христианами, Рехина появилась и на ферме: прошло больше месяца с их последнего свидания, и любовник не отвечал на призывы, которые Рехина пересылала ему со служанкой. Уго был вынужден пообещать, что придет тем же вечером – лишь бы только она вернулась домой.

Зато виноградники отзывались на его заботу. Вино получилось славное, а вилаторта и вовсе была превосходная, так что сам король приказал своему виночерпию купить то выдержанное вино, которое Уго сумел сохранить в кувшинах целых четыре года – да так, что оно не закисло и не испортилось. А любопытство подстегнуло винодела выдержать еще и несколько бочек кларета, крепленного aqua vitae. Ему удалось превратить отвратительный недоброкачественный напиток в крепкое вино, которое нравилось всем. Уго раздумывал над вопросом, какие еще достоинства (и недостатки) таит в себе добавление в вино aqua vitae, и пришел к выводу, что способность давать выдержку – это, однозначно, достоинство. Все эти клареты – легкие, водянистые на вкус, почти без аромата; их следовало пить молодыми, в год сбора урожая; они не выдерживались в бочках и кувшинах и начинали киснуть сразу после брожения. Так рассказывал Маир, в этом убедился на собственном опыте и сам Уго, то же утверждали и Жофре, и другие знающие люди. А кларет, смешанный с aqua vitae, сохранился в бочке. Винный спирт! Квинтэссенция! И тогда Уго добавил aqua vitae в свою вилаторту – количество небольшое, но достаточное, чтобы это великолепное вино не скисло и не утратило своих особенных свойств.

Собственное вино, жалованье виночерпия, торговые операции с будущим тестем… – денег было достаточно. Уго смог купить двух рабов для своих виноградников. Он уже успел поругаться с Барчей, которая желала за всем присматривать и командовать рабами, а Уго собирался отпустить их на свободу.

– Точно так же, как и тебя! – кричал Уго.

– Точно так же, как и болгарина, и вон как он тебе отплатил.

– Нет, все будет по-другому, – спорил Уго. – Я предоставлю им возможность выкупиться, но только с условием, чтобы они платили за свою свободу и работали на меня, как только потребуется их присутствие на виноградниках. Они будут обязаны являться в течение восьми