Обновленцы, конечно, грамотно поступают. Они нашли поддержку в научном сообществе, которое является одной из сил общества. Это «мягкая сила». «Кораниты» действительно имеют влияние. Это влиятельное сообщество, а не несколько человек, не маргиналы. Они всегда стремятся привлечь внешние по отношению к мусульманской общине силы, например государство.

Я давно предупреждал об опасности, которая исходит от обновленцев, еще когда они начинали свою деятельность в Нижнем Новгороде. Но ко мне не прислушались. Не воспринимали их как угрозу. А в последнее время мусульмане поняли, кто они такие.

Проблема ведь в чем. Если бы просто пришли и сказали: «Вот мои взгляды, спорьте со мной, если вы не согласны» – и предложили бы обсуждать эти идеи в кругу мусульман. Но они сразу привлекают в защиту своих взглядов государство, государственный аппарат. На того, кто с ними не согласен, они натравливают силовиков, угрожают. Им мнение мусульман не интересно. Я пытался дискутировать с одним из них, с Батровым. Он в ответ стал мне угрожать. Стал на меня давить. Стал посылать фотографии моих детей и писал: «Твоя репутация будет как минимум уничтожена. Найдем твою бывшую жену и против тебя возьмем показания. Мы объявим, что ты бросил своих детей».

– Вы с ним не публично дискутировали?

– Да, это была частная переписка. В общем, показал, что они могут уничтожить меня морально. А если не удастся морально, то можно и физически. Такие люди, как Батров и его единомышленники, ни перед чем не остановятся.

– Вы сейчас упомянули о своей бывшей жене Фатиме Вебер. Я читал, что ваш с ней конфликт отразился на вашей карьере, если так можно сказать. Именно после развода с Фатимой вы вынуждены были оставить пост муфтия. Так ли это? Об этом Силантьев пишет.

– Силантьев врет, как всегда. Мы развелись в 2009 году, а ушел я из муфтията в 2015 году. Ушел сам. В 2010–2011 годах ко мне приезжали из Москвы, говорили: «Давай, меняй свой курс, уходи из Совета муфтиев России. И не просто уходи, а сделай интервью, что Гайнутдин плохой. И мы гарантируем тебе спокойную жизнь. Никаких материалов против тебя больше не будет». Я так понимаю, тогда Равиль Гайнутдин не устраивал власти, было стремление закрыть Совет муфтиев. Тогда шла война. Я ее плохо понимаю. Было сильное давление на Гайнутдина. Началось это с того, что муфтияты хотели объединиться. Гайнутдин вел переговоры с Таджуддином, с Кадыровым.

– Вы думаете, все муфтии действительно хотели объединиться?

– Не знаю, но, по крайней мере, определенные шаги в этом направлении делались. А потом, когда об этом узнал Гришин из Фонда исламской культуры, он поднял шум, так как власти неконтролируемое объединение не устраивало. В итоге мусульманская умма России еще более раздробилась. И меня хотели вовлечь в это, чтобы я участвовал.

– А вы в это время разводились…

– Фатима хорошо понимала, что внимание СМИ к этому разводу будет гарантировано – как к любой теме, связанной с исламом. Она стала давать интервью. Она сначала вводила в заблуждение мусульман. Стала говорить, что хочет отобрать у меня здание мечети и вернуть ее мусульманам. А мечеть была оформлена на мое имя. И многие ей поверили, стали давать показания в ее пользу на суде. Суд поддержал Фатиму, утверждавшую, что она покупала здание мечети на свои деньги. В итоге сейчас половина здания мечети у нее, и она сделала там гостиницу, где продается алкоголь. А вторая половина, которая осталась у меня, – это по-прежнему мечеть. Как только Фатима получила часть здания, она вышла из ислама. Но пока ей были нужны мусульмане как свидетели для суда, чтобы получить здание мечети, она из ислама не выходила. Тогда многие мусульмане, которые выступали против меня, поняли, что стали игрушкой в чужих руках. После этой истории мы достаточно быстро вернулись в нормальное русло. Раскола общины не произошло. Это самое главное. Я больше всего боялся именно этого.

– А после 2015 года вы переехали в Мурманск?

– Я был муфтием в Мурманске три года, мы изначально так договорились. Когда я поехал в этот город, там не было ни одной мечети, а сейчас целых шесть молельных зданий и других помещений. Там очень сплоченная, активная община. А потом я был избран председателем Союза исламских организаций и переехал в Москву.

Мухаммедгали хазрат Хузин: «…если в моей стране будет восемьдесят процентов верующих христиан, то моя страна не будет нуждаться в атомных бомбах, танках и самолетах, роботах и киборгах для защиты Отечества»[1075]

Краткая справка: Хузин Мухаммедгали (Рафаэль) (р. 17 декабря 1969 г.) – мусульманский религиозный деятель.

В 1990–1993 гг. работал в Татышлинской районной газете Башкортостана в качестве специального корреспондента отдела сельского хозяйства, а затем – специального корреспондента отдела писем. Тогда же обучался в медресе при ЦДУМ и Башкирском государственном университете по специальности «Татарский язык и литература».

В 1993–1997 гг. – имам-хатиб Соборной мечети с. Верхние Татышлы (Республика Башкортостан). С 1994 по 1997 г. – имам-мухтасиб Татышлинского мухтасибата.

В 1997–2006 гг. – председатель Регионального духовного управления мусульман Пермской области (в структуре Центрального духовного управления мусульман России). В 2006 г. выступил инициатором создания независимого от ЦДУМ Пермского муфтията.

В 2010–2012 гг. – председатель Исполкома Российской ассоциации исламского согласия (Всероссийского муфтията). В 2013 г. был избран председателем РАИС, но в том же году отстранен от занимаемой должности. В том же 2013 г. на Съезде мусульман Пермского края был снят с должности председателя Пермского муфтията.

– Мухаммедгали хазрат, к моменту распада Советского Союза Русская православная церковь пришла сильной и влиятельной структурой, которой доверяли многие граждане. Вместе с тем муфтияты к началу 1990‐х были ослаблены. От ДУМЕС стали отделяться региональные мухтасибаты. САДУМ и ДУМСК вообще в начале 1990‐х прекратили существование. В дальнейшем число муфтиятов только увеличилось. С чем, по-вашему, связаны эти процессы в исламской умме России?

– На мой взгляд, не только иерархи Русской православной церкви, но и паства за многие столетия научилась ценить и воспринимать церковь не только как объединение, как приход, но прежде всего как сакральный институт. Согласитесь, Русская церковь также проходила разные, сложные и противоречивые исторические процессы – ордынский период, реформы патриарха Никона, петровские реформы с синодальным периодом, гонения после большевистского переворота 1917 года и хрущевщину.

В исламе, как известно, нет института церкви и института духовенства, если попытаться провести сравнение с православной церковью. Хотя…

Мало кто даже из муфтиев вспомнит об устройстве российской уммы до периода создания ОМДС. Все привыкли повторять заклинания о великой Екатерине II и создании ОМДС. Как будто до этого ничего не было. Или же с созданием