компании будут раздавать свой товар за бесценок, то их клиентам вообще не будет смысла что-либо покупать по нормальным ценам! Зачем тратить деньги на фрукты, если их где-то задаром раздают? Это совершенно невыгодно, подумайте сами! Чистый убыток для любого предприятия.

— То есть затраты на доставку этих товаров сюда, на их охрану от голодных бедолаг и на весь этот керосин, меньше чем убытки что понесут торговцы раздав все это добро? — в недоумении застыл предсказатель, широко раскрытыми от удивления глазами уставившись на Голдберга.

— Совершенно верно, — сухо бросил Барон, безо всякого интереса наблюдая за суетящейся у куч толпой. — Почему это предприниматель что кровью и потом производил свои товары, должен нести убытки из-за кучки голодных лодырей? Пусть лучше уж этот полусгнивший продукт закончит свое существование в пламени, чем достанется этому сброду за так.

Тем временем, закончившая свое непыльное дело охрана вальяжно подожгла провиант, отступая от всепоглощающих языков пламени и жара. Голодные соглядатаи испустили звук подобный вою, с горечью осознавая, что всю эту снедь уже не спасти. Пламя поглощало продукты с чудовищной скоростью, даже быстрее чем оборванцы успевали их поедать полными отчаянья и злобы глазами.

— Все мое детство я жрал один только подножный корм, — прорычал Остин сквозь зубы. — Каждый раз, когда у отца таки появлялись деньги что он умудрялся не пропить и не проиграть, я шел на продуктовый рынок и покупал не то что хотел, не то что было вкусно или же полезно, а то, на что хватало этих копеек. Самое дешевое, самое дерьмовое. Заплесневелые зерна, черствый хлеб, гнилой картофель. Каждый раз я смотрел на наливные яблоки, на румяную выпечку, на сочные сливы, и давился слюной. Я сжимал зубы до скрежета, лишь бы найти в себе силы прожить еще один день, зная, что буду жрать лишь пустую похлебку. И каждые пару месяцев я видел это — как кучка ублюдков притаскивает целую гору слегка утратившей товарный вид жратвы, и сжигает ее. Они ржали, пили свое дешевое пойло из фляг, но никогда и ни за что не подпускали нас к этим обреченным продуктам. Мы были вынуждены смотреть как сгорает наша надежда набить брюхо, и наконец-таки, хотя бы раз за весь год заснуть сытыми. Мои сестры довольствовались вареной крапивой, зная, что на том конце поселка жгут то, о чем они могли только мечтать. Подонкам, видите ли, было жалко возможных убытков. Сильно бы опустели их кошели от того что мы разок бы досыта поели?

— Поели бы досыта вы, пришлось бы кормить и остальных. О каких прибылях тогда можно говорить? А я вам напомню, сама суть любого предприятия в получении прибыли. Это же основы основ! — закатив глаза парировал Голдберг.

— Да, я почти забыл, чем вы торгуете. Мы же для вас лишь мишени на которых ваши клиенты смогут использовать приобретенный товар? Я что-то не припомню, почем нынче жизнь обычного рабочего скота? Хоть пару крат за одного дадут? — огрызнулся нахмурившийся Остин. Его брови сползли на глаза, а лицо налилось кровью. Было видно, что он из последних сил сдерживает закипающий в нем гнев.

Барон в свою очередь ответил что-то не менее едкое, но Веберу не было дела до их ругани. Он неспешно брел, задумчиво наблюдая за чернеющей и оседающей горой съестного. Он смотрел как скукоживаются фрукты, как сухие зерна на глазах обращаются в пепел, как закипающий сок груш брызгает во все стороны, моментально обращаясь в струйки пара. Вместе с тлеющим провиантом мрачнели бедняки, пришедшие следуя зову пустого желудка. Мрачнели их лица и тускнели глаза, пальцы в безвольном отчаянии сами собой сжимались в кулаки. Смрад горящего керосина постепенно полностью вытеснил все другие запахи.

Интересно, если бы чувства можно было выразить подобно весу, что было бы тяжелее: обида обделенных предпринимателей, или тяжесть в пустующих желудках крестьян? И что узнать было бы более интересно — задавался ли Голдберг хоть раз в жизни подобными вопросами?

— Может это не меня окружают сумасшедшие, может просто это я не заметил, как сошел с ума? — неслышно для всех промямлив предсказатель, найдя наконец в себе силы чтобы отвернутся от громадного пепелища.

Приятный теплый ветер одним могучим порывом снес с пути наемников запах гари вместе с немногочисленными фрагментами пепла, долетавшими аж до предсказателя. Сотни маленьких, переливающихся на солнечном свету серебристых точек завертелись в безумном круговороте, разлетаясь по невидимым глазу воздушным завихрениям. Поднявшись высоко в воздух, подобно снегу они начали плавно оседать, покрывая собой волнующиеся на ветру океаны зелени.

— Какой кретин решил, что жечь этот мусор вблизи выращиваемой продукции, это хорошая идея? — донесся до Верго негромкий голос наследника, как напоминание, что робкий юнец все еще идет с ними.

«Яблоко от яблони недалеко падает», — не то усмехнулся, не то ужаснулся про себя Вебер. Естественно, глупо было ожидать что ребенок выросший в роскоши и достатке поймет возмущение Остина. Занятным здесь было то, что это, пожалуй, первый раз, когда предсказатель застал Марка говорящим вне кареты. Обычно молчаливый парнишка просто шел за Голдбергом следом, не отрывая глаз от земли под ногами. Должно быть наследник подсознательно чувствовал эпоху своего приближающегося правления по мере сближения с Ганоей. Центр княжества был настоящим средоточием злостных интриг и политических игрищ, и нет ничего удивительного в том, какое влияние он оказывал на людей.

Говорят — власть меняет людей в худшую сторону. Предсказатель был в корне не согласен с этим утверждением. Согласно его опыту, власть лишь раскрывала истинное лицо человека. Получив в свои руки бесценную возможность не считаться с чужим мнением, людям более нет нужды лицемерно улыбаться своему бывшему начальству и лебезить перед коллегами по работе. Человек наконец скидывает свою наигранную маску, в кои-то веки становясь самим собой. Неудивительно что это непопулярное мнение, ведь мало кто захочет признать, что абсолютное большинство людей ужасно само по себе, и никакая власть их и не портила. К такому выводу Вебер пришел примерно на тридцатом году жизни. Нет, в тот самый роковой тридцатый год не случилось ничего экстраординарного, не было ни потрясения, ни злостного предательства со стороны. За три десятка лет Верго насмотрелся и на яркие взлеты, и на позорные падения. Миловидные, еще вчера добродушно улыбавшиеся товарищи, ныне же лишь презрительно кривились, когда им на глаза попадался кто-то ниже социальным рангом. Но правда была в том, что семена этой гордыни были в их душе всегда: подозрительно мягкие рукопожатия, вечные отговорки и оправдания, наигранное подобострастие и маниакальная одержимость мнением окружающих —