Маревна тем временем стояла у двери и слушала их. На глазах ее блестели слезы. Подойдя к дочери, она нежно погладила ее по щеке.

– Не беспокойся, Шурочка, Марика позаботится об этом драгоценном подарке и не забудет его историю.

– Да, – сказала Марика. – Я уже начинаю слышать пианино.

Шура и Маревна рассмеялись, а Марика тем временем вновь вернулась к танцам.

– Еще раз большое спасибо, Шурочка, – сказала Маревна. – Ах, я расчувствовалась и забыла о подарке для тебя! – Она протянула Шуре сверток. – Когда мы столкнулись, я как раз спускалась, чтобы отдать тебе его.

Настала очередь Шуры смущаться. Она даже представить себе не могла, на что пошла бедная художница, чтобы сделать ей подарок.

– Не нужно было, Маревна, дорогая, – возразила Шура.

– Не стоит, Шура. Это от всего сердца.

Шура положила пакет на журнальный столик и развернула его.

– Ах! Дорогая Маревна! – в восторге сказала она. – Это великолепно!

Шура держала в руках черный шелковый платок, расписанный теплыми осенними цветами. В особенности ей понравились черные бусины, красовавшиеся по краям платка.

– Это так мило с твоей стороны. Я не знаю, что и сказать.

– Ничего не говори. Наслаждайся. Я сделала его специально для тебя, под цвет твоих глаз. Если бы ты чуть раньше сказала мне свои любимые цвета, я бы заменила подарок, но теперь решила подарить то, что уже подготовила.

– Поверь, мне очень нравится. Я буду носить его с огромным удовольствием, Маревна. – Шура набросила платок на плечи и посмотрела на свое отражение в зеркале. – Ты потрясающая художница. У меня просто нет слов.

– Не нужно слов, – заверила ее Маревна. – Ты и так сделала Марике огромный подарок, отдала ей память о своем детстве.

А маленькая девочка, потанцевав, села на кровать, поджала ноги и, рассматривая муфту, что-то бормотала себе под нос.

Аккуратно складывая платок, Шура заметила на стене картину. На большом холсте Диего Ривера пел и танцевал, посадив на плечи годовалую девочку. Шура почувствовала любовь и тепло, исходящие от картины. Она улыбнулась.

– Это всего лишь картина, – сказала Маревна, словно прочитав ее мысли. – Вымысел.

Сердце Шуры болезненно сжалось. Она посмотрела на Марику. Маленькая девочка заснула, сидя на кровати и обнимая муфту. Обернувшись к Маревне, Шура увидела в ее глазах слезы и крепко обняла женщину. Какое-то время обе они стояли, вспоминая Родину и словно слыша за окном звон бубенцов, ржание коней и скрип снега под ногами мужчин, которых они когда-то любили и которым больше не было места в их жизни.

Глава двадцать восьмая. Новый год в Париже

Шура лежала в пенной ванне и наслаждалась долгожданным покоем. Из гостиной доносились меланхоличные звуки виолончели, однако эта музыка больше не навевала грусть. Прошло католическое Рождество, за ним – Новый, 1926-й, год, и вот близится Рождество православное. Праздники шли друг за другом, и казалось, будто они никогда не закончатся. Дверь ванной комнаты была открыта, и она видела лежавшее на кровати платье, подготовленное для торжества. Грядущий вечер вызывал в ней чувство приятного волнения. Словно вот-вот настанут перемены, которых она так давно ждет. Впрочем, это чувство не покидало ее с детства. Даже если на следующий день ничего не изменится, она продолжит жить в ожидании чуда. В последние годы Шуре казалось, что она подрастеряла этот энтузиазм и утратила надежду, однако сейчас, в 1926 году, предвкушение чуда вернулось к ней. Шура привстала и взяла в руки бокал, стоявший на полу. Ее изящные пальцы оставили тонкие полоски на запотевшем от холодного вина стекле. К теплой воде и приятной расслабленности тела прибавился терпкий вкус винограда. Внезапно она подумала о том, какой эффект окажет на Бориса выбранное ею для сегодняшнего вечера платье. Шура улыбнулась своим мыслям. С каких это пор ее заботило чье-то мнение о ее наряде? Однако стоило признать, что ей нравилось внимание этого молодого человека. В последнее время он все чаще стал появляться на их встречах с Люсией, и Шура чувствовала повышенный интерес с его стороны. Но вплоть до сегодняшнего дня она воспринимала его комплименты, его ухаживания – то, как он подносил ей напитки, как провожал до дома и встречал ее и как нежно подавал руку, – как дружбу двух соседских детей, выросших на одной улице и сблизившихся в вынужденной эмиграции. А теперь, возможно, из-за того, что у нее появилось время подумать и расслабиться, она впервые подумала о том, что их отношения могут выйти за рамки близкой дружбы. Возможно, это приятное волнение, которое она испытывала, как раз и было проявлением чувства, в котором она пока что не решалась себе признаться.

Она отпила еще вина. Если она и правда собирается строить отношения с Борей, с другом детства, то переживет совершенно новый для себя опыт. Она знала его, как и Люсию, еще в Кисловодске. Их родители были очень близки, и они выросли вместе. А за последний год они с Борисом очень много времени провели вместе. Однако в этом знакомстве не проступали признаки той безумной любви, что с первого взгляда поражает сердце, кружит голову и заплетает язык, нет. При виде Бориса ноги ее не теряли твердости, а в животе не начинали порхать бабочки. Но может, она ошибалась? Возможно, ее связь с Сеитом, бурная и всепоглощающая, была обусловлена лишь ее юным возрастом? Кто знает… А Ален? Безумия там не было и подавно. Но даже та любовь начиналась с волнения. Возможно, она не желала больше горевать и огорчаться, а оттого и подавляла свои чувства к Боре? В любом случае сегодня вечером все станет ясно. Сегодня она отпразднует Рождество и позволит себе радоваться и чувствовать, как не радовалась и не чувствовала прежде.