вернулась на работу в «Вечернюю зарю» – как, впрочем, и другие сотрудники мотеля. Здание было повреждено сверху донизу. Владелец, Крис, еще какое-то время пытался сохранить мотель, но клиентов совсем не было, а позже на закрытии настоял окружной санитарный инспектор. Плесень и сырость представляли опасность для здоровья людей, штукатурка на потолках и стенах начала крошиться, а отопление в холодное время года не работало. Трубы замерзли, электричество отключилось, а вывеска навсегда потухла.

Поэтому Крис сделал то, что сделал бы любой здравомыслящий человек, обремененный ненужным и неприбыльным бизнесом: получил за него страховку, почти за бесценок выставил землю на продажу и добился признания мотеля непригодным к использованию.

Сразу после Рождества вокруг «Зари» неожиданно вырос сетчатый забор с табличкой: «Частная собственность».

Вывеска мотеля обвалилась, и ее увезли на специальном грузовике. В феврале, когда небо было мутно-серым, а землю сплошь покрывали грязь и слякоть, туда приехали бульдозеры и другая спецтехника.

Я наблюдала за происходящим. Оставила машину на обочине Шестой магистрали и встала под сетчатым забором – руки в карманах, шапка надвинута на лоб; пока я стояла, у меня замерзло лицо и потрескались губы. В этом зрелище не было чего-то драматичного или даже особо интересного; кроме меня больше никто не захотел посмотреть, как по территории разъезжают грохочущие машины, которые сносят стены и долбят на парковке бетон. Не было ни пронзительной музыки, ни хора, ни занавеса. Только снег и полинялое, темное небо, под которым день за днем трудились рабочие.

Бетти Грэхем там не было. Как и Саймона Хесса, маленького мальчика или курильщика Генри. Все они были мертвы и исчезли.

Пока я стояла у забора, в кармане у меня зазвонил телефон; я вытащила его и сняла перчатку, чтобы ответить.

– Алло?

– Дело Виктории снова расследуют, – сказал голос в трубке. – Опять собрали все доказательства, и теперь их пересматривают. В том числе повторно исследуют одежду на наличие следов ДНК убийцы.

Я повернулась и зашагала обратно к машине.

– Не говори мне, откуда ты это знаешь, – сказала я Альме Трент.

– Не волнуйся, не скажу, – ответила она. – За тридцать лет работы мне все же удалось завести пару друзей в полиции, даже несмотря на мой характер. Больше ничего сказать не могу.

– Если они получат записи о его расписании, это им поможет. В блокноте Вив написано, что визит Хесса на улицу, где жила Виктория, состоялся в том же месяце, когда она умерла.

– Знаю. Я читала ее блокнот.

– Но это было давно, – заметила я.

Теперь блокнот был у меня. Я решила его сохранить. И к тому времени перечитала уже раз сто.

– Ты рассказала Марни?

– Понятия не имею, о ком ты говоришь.

– Ну да, конечно, – продолжала я, словно не слыша. – Сначала ты позвонила ей и только потом мне.

– Имя знакомое, но что-то я ее не припоминаю. Мне кажется, ты что-то перепутала.

– Передавай ей привет.

– Я бы так и сделала, если бы знала, о ком речь.

Я вздохнула:

– Знаешь, однажды тебе все-таки придется мне довериться.

– Довериться больше, чем сейчас, я уже не смогу, это мой предел, – сказала Альма. – Я всего лишь сотрудница полиции в отставке, которой интересно дело Вивиан Дилейни. Считай это хобби или ностальгией по началу 80-х. Ты сейчас где? Я слышу ветер.

На Шестой, смотрю, как сносят «Вечернюю зарю».

– Правда? – спросила Альма своим обычным бесстрастным тоном. – И как ты себя чувствуешь? Хорошо или плохо?

– Ни то, ни другое, – ответила я, а потом добавила: – Всего понемножку. Можно тебя кое о чем спросить?

– Спросить всегда можно, Карли, – сказала она, что наверняка означало: задать вопрос далеко не то же самое, что получить на него ответ.

– Сначала за убийство Виктории осудили ее парня. Но потом его дело вернулось в суд и приговор отменили. Я проверила – оказывается, все началось с того, что в 1987 году он нашел нового адвоката. Ты что-нибудь об этом знаешь? Ну то есть что-то же должно было измениться. Может, кто-то ему подсказал добиваться нового суда.

– С адвокатами я не знакома.

Ага. Ну конечно. Только вот она точно знала, что в тюрьме сидел невиновный, а настоящий убийца лежал мертвым в багажнике машины.

– А вот еще одна любопытная деталь, – продолжала я. – Сразу после убийства Трейси арестовали бездомного мужчину, который принес в полицию ее рюкзак. Все решили, что он и есть убийца. Но в итоге дело закрыли – не было прямых доказательств. Он вышел на свободу только потому, что у него был хороший адвокат.

– Неужели?

– Да. Довольно странно, правда? Бездомный – и вдруг знает хорошего адвоката? Наверное, кто-то мог бы ему помочь, если бы точно знал, что он невиновен.

– Не знаю. Как я уже и сказала, адвокаты это не ко мне.

Я вздохнула. Альма мне нравилась, но дружить с ней было невозможно. Хизер подходила мне намного лучше.

– Я засняла на телефон, как сносили «Зарю». Думаю, Вив захочется это увидеть, когда я в следующий раз ее навещу.

– Я слышала, что ей предоставили право на медицинскую помощь, пока она ждет суда.

У меня упало сердце. Несмотря ни на что, Вив была моей тетей.

– Она проходит химиотерапию, но врачи не уверены, поможет ли это.

У Вив снова был рак. Теперь ей грозила либо смерть от него, либо тюрьма на всю оставшуюся жизнь. Возможно, и то, и другое.

А может, ни то, ни то.

В любом случае сделать я больше ничего не могла.

Хорошо мне было или плохо? Это зависело от времени суток и моего настроения. Злилась ли я на тетю за то, каким страданиям она подвергла мою мать? Скучала ли по семье? Или восхищалась чем-то, что однажды сделала Вив? Иногда я чувствовала это все вместе. Нужно было время, чтобы разобраться – время, которого у Вив может и не быть.

– Однажды она его уже победила, – напомнила мне Альма. – Сможет победить и снова. Она способна победить что угодно.

– Боже мой! – воскликнула я. – Звучит так, будто ты ее знаешь.

– Не знаю, конечно, но со стороны она кажется мне интересным человеком. Передай, что когда-нибудь мне бы хотелось с ней познакомиться.

Я закатила глаза:

– Ладно, неважно.

– На Шестой магистрали холодно. Не хочешь зайти на чашечку кофе? Все равно в какое время. Я – сова.

– Я тоже, – ответила я. – Но сегодня не приду. У меня планы.

– Правильно. Самое время.

– В каком смысле?

– В смысле – повеселись, – сказала Альма и повесила трубку.

На Нике был черный свитер и джинсы. Парень был гладко выбрит, от него пахло мылом. Он уже давно переехал в