Цель «великого перелома» надежно оберегалась от непосвященных. Но угадывается она вполне зримо. Потрясения мировой экономики оборачивались новым импульсом революционных движений. Идея надвигающихся революций очередной раз пленила умы узкого круга лидеров коммунистического движения.

VI конгресс Коминтерна (июль-август 1928 г.) принял программу построения коммунистического общества во всем мире. Программа выдвигала положение о трех основных типах стран (высокоразвитые, большинство стран Европы, колониальные и зависимые страны Азии, Африки и Латинской Америки) и о соответствующих путях перехода к диктатуре пролетариата в каждом из них. XI пленум Исполкома Коминтерна (март-апрель 1931 г.) сформулировал главную задачу коммунистического движения в разгар кризиса. Она заключалась «в завоевании большинства рабочего класса как необходимого условия победы над буржуазией и подготовки рабочего класса к решающим боям за диктатуру пролетариата». В документах XII пленума Исполкома Коминтерна (август-сентябрь 1932 г.) подчеркивалось, что «непосредственной революционной ситуации в главных капиталистических странах еще не сложилось, но уже обозначился переход к новому туру столкновений между классами и государствами, к новому туру революций и войн (выделено автором. — АЛ .)».

Установка на революции, определявшаяся в Коминтерне советским руководством, выступила в кризисные годы приоритетной: ради новых «революций и войн» и затевался «великий перелом». Выработка тактики грабежа крестьян под лозунгами о коллективизации и раскулачивании становилась задачей прикладной — насущной (и потому политически оправданной), но все-таки не главной. «Всеобщая мобилизация» крестьянского зерна и его продажа по заниженным ценам рассматривалась как способ подготавливания революционной ситуации. Цена перелома оказывалась настолько высока, что перед компартиями ставились заведомо завышенные цели, в высокоразвитых странах от них требовали ориентироваться на непосредственное установление диктатуры пролетариата без прохождения промежуточных этапов. Для коммунистов Германии это, в частности, исключило возможность союза с социал-демократами и совместного противодействия фашизму.

Выступая на апрельском пленуме 1929 г., Н. И. Бухарин заявил о совпадении важнейших позиций внутриполитического курса, осуществляемого сталинским большинством, начиная с 1928 г., со многими положениями троцкистской оппозиции. К 1929 г. на руководящие должности были возвращены видные троцкисты. Осудив троцкизм в 1926–1927 гг., партия по существу обратилась к основным его идеям в 1928–1932 гг. Политическая переориентация большинства ЦК (непонятная с точки зрения недавних внутрипартийной и коминтерновской дискуссий по поводу троцкизма) объясняется возрождением концепции мирового «революционного пожара». Победа западноевропейской революции связывалась с активной дестабилизирующей ролью СССР на мировом рынке, максимально возможным вывозом зерна, а следовательно, с насаждением левацких методов управления сельским хозяйством. Планы руководства партии естественно сопряглись с программой оппозиции, что и обусловило воссоединение непримиримых, казалось бы, противников. Точками сопряжения служило не только ненавистное отношение к крестьянству, но и желание подтолкнуть социалистические революции, пусть даже с помощью новых войн.

Для осуществления внутри- и внешнеполитических авантюр в 1929–1932 гг. были выбраны апробированные методы первых лет Советской власти. Сталинское правительство попыталось скопировать советскую внешнюю политику во время капиталистического кризиса 1920–1921 гг. В этот период по указанию правительства «Внешторг» распорядился о вывозе за границу русского зерна в количестве до 500 млн пудов, или 8,2 млн тонн (Шипунов Ф. Великая замятия. Наш современник, 1989, № 12). Продано оно было, надо полагать, по заниженным ценам, так что в результате нарушилась сложившаяся система цен в межгосударственной торговле. Вместо подготовки нового похода стран Антанты европейские правительства вступили в переговоры с Россией (Генуэзская конференция — апрель 1922 г.), дипломатической победой стал Рапалльский договор между РСФСР и Германией. Параллель с политикой времени коллективизации станет очевидной, если вспомнить о жутком голоде, последовавшем в обоих случаях после вывоза зерна из страны, и установлении дипломатических отношений с США в последний кризисный 1933 год.

Однако между двумя отрезками внешнеполитической истории есть и существенная разница. В 1920 г.

Россия находилась в политической изоляции, изнемогая от гражданских боев и разгула интервентов. Экономически страна истощалась лесной и золотой блокадой. Идея ответить на иностранные вторжения демпингом цен на внешнем рынке дала и долгожданный мир, и политическое признание. Совсем другая ситуация предшествовала сплошной коллективизации. 3 октября 1929 г. был подписан протокол о возобновлении дипломатических отношений между СССР и Англией, а в апреле следующего года — временное торговое соглашение. Кризис 1929–1933 гг. был глубже и разрушительнее предыдущего, установившиеся экономические связи между странами рвались как никогда быстро. Централизованная экономика СССР могла эффективно использовать противоречия капиталистических государств. Восстановленное к 1928 г. сельское хозяйство могло при разумной политике не только привольно питать страну, но и сравнительно безболезненно дать средства на индустриализацию. Реальные действия правительства выглядят, таким образом, преступной авантюрой.

Есть одна хорошо проверенная временем примета: если российского лидера хвалят на Западе, то это верный знак, что ничего хорошего для своих соотечественников он не делает. Так вот, в 1929–1933 гг. необычайно вырос международный авторитет Сталина. Беседу со Сталиным 13 декабря 1931 г. немецкий писатель Эмиль Людвиг начал с вопроса: «… допускаете ли Вы параллель между собой и Петром Великим? Считаете ли Вы себя продолжателем дела Петра Великого?» Писатель как бы подсказывал Сталину, с кого ему следует брать пример. Но в это время Сталина справедливее было бы сравнивать с библейским Иосифом, предсказавшим 7 нэповских лет изобилия и 7 последующих годов голода, в течение которых он дочиста обобрал коренной народ.

Будущие историки в деталях разберут закулисные игры банкиров и политиков, парализовавшие мировую экономику, и роль России в них. Но некоторые очевидные положения, открывающиеся при беспристрастном вдумчивом анализе, можно сформулировать уже сейчас. В конце 1929 года Сталин узнал о заговоре ряда международных финансовых воротил с целью отстранения от власти президента Гувера и установления контроля над ведущими американскими банками и страной в целом. Для осуществления этой цели ими был разработан подробный план дестабилизации экономической обстановки в мире за счет спекуляций на нью-йоркской бирже. К Сталину эта информация поступила скорей всего от сторонников Троцкого, который имел обширные связи с крупнейшими банкирами и мог быть в курсе готовящейся акции. Сталин, убедившись в правдивости сообщенных ему сведений, решил воспользоваться ситуацией, инициировав на волне финансового кризиса одну или даже несколько социалистических революций. В целом расчет был вроде бы верный. Сталин, с одной стороны, провоцировал восстание масс, а с другой — надеялся, что во время кризиса упадут цены на продукцию машиностроения и задача индустриализации будет в значительной степени облегчена. Но никаких революций не случилось, и в довершение этого не оправдался расчет на снижение цен на промышленное оборудование и тракторы. В итоге Сталин попал в капкан, расставленный им самим. Он и топил американскую экономику, и одновременно же выручал ее. А расплачивались за все это головотяпство советские люди.