– Ты б щас, нахуй, миня уделал, братан, – смеюся, отпивая еще чайку. – Я уже больше не по этим делам. Насилие никуда миня не приводило – тока на нары. – Глазами иво смериваю. – Но када ты успел наблатыкаться так?

– Тож благодаря тибе, – Рентон грит, и иво хитрый взгляд затухает. – Готовился, чё ты прийдешь за мной. Потом это случилось, но помешала тачка. Оно и к лучшему, а то ж у миня кровь в жилах, нахуй, застыла!

– Ну, слава яйцам, в этот раз не застыла. Айда со мной, – говорю иму, беру чайник и молоко с кружками и на разнос их тыкаю.

Вертаемся в мастерскую, к моему столу в закутке, где я иво и ставлю. Из ящика стола конверт достаю. Это Рентона бабки, пятнадцать штукарей, еще британскими тугриками.

– Отдать тибе собирался, – говорю иму, хоть это и не совсем так. Факт в том, чё они должны были у миня вечно в столе лежать, чёбы напоминать, чё можно и по-другому даж с ушлым пиздюком поквитаться. – Просто придержать их на время хотел, малой урок тибе преподать за то, как кидать своих дружбанов. Каково оно, да ж?

– Спасибо, – конверт берет и по ляжке им шлепает. – Чутка выручил. Дофига это значит. И угу, урок усвоил, – он такой.

Я типа как врубаюся, чё чутка суров с пиздюком был, обчистил иво с «Литскими головами», щас-то он миня он как выручил. И я так думаю, он в натуре просто хотел вину загладить, хоть миня и не вставило то, как он за это дело взялся.

– Добре, потому как я покупателя нашел, чё «Литскими головами» интересуется. Если када продать их захочешь типа.

– Серьезно?

– Один с моих постоянных коллекционеров. Парень по фамилии Вилльерс. Богатющий. Если продать надумаешь, верну тибе то, чё ты забашлял, плюс двадцать пять процентов сверху.

– Продаю, – он такой, чутка, нахуй, скоровато, и добавляет потом: – Не в обиду твоим произведениям, Фрэнк, но мине в натуре нужны бабки. Тока я не догоняю, в смысле…

– Почему он стока башляет за кучу говна, чё я надысь навалял и даже своими фирменными увечьями не украсил?

Рентон на меня смотрит малехо, кружку подымает и отпивает:

– Ну, угу.

Смеюся малехо над этим с пиздюком:

– Ты просто не догоняешь, как искусство работает, братан. У ниво ноль ценности, если не считать того, что люди готовы за него заплатить. Ты заплатил за него и придал иму эту ценность. А еще ты перебил цену пиздюку, который не любит, чёбы иво перебивали. Ни в жизть.

– Так почему ж перебили?

Наливаю еще чайку с чайника.

– Он поручил своему агенту, чёбы до определенной суммы дошел, как и все остальные пиздюки щитая, чё предложенная цена в разы и в разы ниже будет. Потом появляешься ты и всех мудаков с панталыку сбиваешь. Агент, этот парень Страуд, чё против тибя надбавлял, он икру метал, пытаяся тому психу по мобиле дозвониться, пока молоток не опустится.

– И он бы заплатил…

– Любую цену. Иво заябывает, чё он не в курсах даж, кто ты такой. Никакого присутствия в социалках или чё-нибудь, – на верстак откидуюсь. – Видать, он подумал, чё ты работаешь на какого-то конкурента, который пытался пиздюка развести! Но за чё я не в курсах: какого хуя Майки Форрестер цену надбавлял?

Рентон на свою кружку чаю дует.

– Это козни нашего старого корешка Больного. По-моему, он решил, что мне нужен еще один мощный удар по финансам. Он оказал услугу тибе и подставил миня. А мы с Майки с давних пор не ладили. Я ж подсунул той чикуле с Лохэнда, на которую он западал, – воспоминаниям лыбится.

Вполне правдоподобно звучит. Все беды в жизни – от бессмысленной ревности и дибильных порывов. Надо эту хуету контролировать, или она тибя уничтожит. Кароч, самое лучшее, чё можно сделать, – и все политики и бизнес-пиздюки это догоняют – взъебывать народ, который никакого отношения к тибе в натуре не имеет.

Рентон оглядует мастерскую:

– Я попал не в тот расклад. Все эти годы мудохался с музыкой, хотя не имею к ней никакого таланта.

– Талант в разы, в разы переоценен, братан. Главное – все делать вовремя. А это в основном фарт, ну и малехо интуиции и соображалки, – в ниво тыкаю. – И слава яйцам, у тибя это есть, кор. Я по гроб жизни тибе обязан. Этот пиздюк оставил бы мою детлашню сиротами.

– Мине хватит того, что мы квиты. Наконец-то, – лыбится.

Руку протягую:

– Отвечаю.

Нагловато лыбится, и это напоминает мине, каким он в детстве был.

– И ты всегда хорошо рисовал, еще со школы, пока тибя с класса не вытурили!

– Единственный класс, с которого я не хотел, чёб миня выгоняли. – Голос понижаю: слышно, как Мел с детлашней разговаривает. – В классе рисования самые клевые соски были.

– Они до сих пор составляют двадцать пять процентов моих дрочильных объектов, – ухмыляется.

– Маловато чё-то.

– Я уже много лет работаю в клубах. Процент неуклонно снижается.

Просто смеемся, вдвоем, как смеялися, када на хату со школы шли. Через Дьюк-стрит, по Джанкшн-стрит, в сторону Форта, уссывалися, просто болтали за какую-то хуйню дибильную.

– В курсах, в чем самый прикол? Мы теперь оба такие богатые, чё бабки больше никогда между нами не встанут.

Видать, это нервное, но Рентон начинает ржать, как ебаный шизоид. Я подхватую. Потом он вдруг весь серьезный становится:

– Я хочу, чёбы ты када-то приехал в Л.-А. кое с кем познакомиться.

Хуй знает с кем, но это минимум, чё я можу сделать:

– Ништяк.

Ужин прошел в натянутой обстановке, но я свое дело сделал. Юэн, будем надеяться, опять изолирован от Карлотты. Это был только первый этап – на следующем говнюк исчезнет из моей семьи навсегда. Этот город не резиновый: места нам двоим не хватит! Затем мы с Марианной возвращаемся в отель отмечать, и я сразу же захожу в интернет.

Я подумал, что, может, маленько неразумно приглашать в номер Джилл, чтобы помочь нам с Марианной отметить наш любовный союз. Такая отчасти непоучительная была рождественская историйка. Лучше оставить эти аксессуары чисто деловыми. Как ни печально, Жасмин, походу, исчезла. Я готов чуть ли не Сайму позвонить и попросить об одолжении, но держусь от шакала подальше. Вместо этого добираюсь до псевдоагентства «Коллеги» и пожираю глазами его приблуду. Отдаю предпочтение африканской принцессе, черной как уголь, или даже черноволосой, смуглокожей ромской деве, чтобы оттенить нордическую нацистку Марианну. Она заглядывает мне через плечо и куксится:

– Почему нельзя взять чела? Хочу, чтобы ты отымел меня вместе с другим челом! Хочу, чтобы на арену ворвался необрезанный хуй с большой толстой залупой.

В отвращении морщу лоб и опускаю телефон.

– Но, дорогая, я ненавижу мужчин. Стоит мне глянуть на голое тело другого мужика, как сразу блевать тянет. Я насилу могу с ними разговаривать, – подчеркиваю, а между тем меня психологически режет серпом по яйцам тошнотворная картинка: Рентон ебет ее – мою без пяти минут жену.