Двадцать восьмого июня, вечером, после чтения телеграмм, Боннэ говорит Даладье:

– Гитлер готов к войне.

* * *

Но переговоры с Россией, которые являются единственной реальной базой всякого возможного сопротивления Гитлеру, не продвигаются вперед, так как в Париже царят пораженческие настроения!

«Пти журналь» публикует высказывание полковника де ля Рокка: «Слишком тесный союз с Советами повлечет за собой риск потерять доверие Польши и Румынии». Крупнейшие журналы осмеливаются писать: «Гитлер – это идеальный диктатор!» Или еще: «Несмотря на свою внешнюю свирепость, Геринг мягкий человек».

Заново организованный Риббентропом франко-германский комитет, который возглавляет Абец, становится всемогущим.

Так называемый «весь Париж» битком набивает помещения в левобережных кварталах, где происходят конференции, на которых предводитель гитлеровской молодежи Бальдур фон Ширах рассказывает о «возрождении гитлеризмом французской молодежи».

В некоторых избранных кругах интеллигенции новым модным теориям оказывают довольно благосклонный прием.

«Поражение Германии означало бы крушение главного оплота против коммунистической революции. Следовательно, поражение Германии было бы большим злом, чем поражение Франции. В конце концов, разве не предпочтительнее для Франции быть раздавленной Гитлером, чем стать победительницей с помощью Сталина?»

Кроме того, парижане получают из Берлина по почте пропагандистские листки Геббельса:

«Французы, неужели вы хотите сражаться и умереть за Данциг? Посылать на смерть ваших сыновей, братьев и мужей из-за каких-то коммуникаций, укреплений и пограничных столбов? Конечно, нет, а раз так, то…» и т. д.

А незадолго до этого Гитлер вызвал Раушнига, чтобы вдолбить ему свои лучшие методы пропаганды!

– С сегодняшнего дня, – сказал ему Гитлер, – я организую свою собственную дипломатическую службу. Это стоит дорого, но зато я выигрываю время. Я отредактировал вопросник в отношении интересующих меня лиц. Я поручил составить полную картотеку на влиятельных лиц во всех странах. Эти карточки будут содержать только те сведения, которые действительно имеют значение. «Такой-то – берет ли взятки? Можно ли его купить каким-либо другим способом? Тщеславен ли он? Обладает ли эротическими наклонностями? Какой тип женщин он предпочитает? Не гомосексуалист ли он? Следует обратить самое серьезное внимание на эту последнюю категорию, ибо таких людей можно привязать к себе неразрывными узами. А такой-то – не должен ли он скрывать каких-либо фактов из своего прошлого? Поддается ли он шантажу? Нет ли у него каких-либо особых наклонностей или маний: спорт, страсть к чему-либо? Любит ли он путешествовать?» Именно таким путем я и делаю истинную политику, привлекаю людей на свою сторону, заставляю их работать на себя, обеспечиваю свое проникновение и свое влияние в каждой стране.

Увы, Гитлер действительно очень хорошо организовал свою собственную дипломатическую службу во Франции!

Между тем в Париже генеральный штаб требует от правительства ареста ста пятидесяти человек.

Некоторые из этих принадлежат к политическим или к промышленным кругам, другие – к высшему обществу, наконец, третьи – к прессе.

Арестованы секретарь сената Амурель, журналист газеты «Фигаро» Леон Пуарье и сотрудник «Тан» Сент-Обен. Оба журналиста обвиняются в получении денежных сумм от Германии, причем один из них получил три с половиной миллиона франков, другой – миллион. Пресса неистовствует. Жорж Боннэ в ответ предает суду журналиста «Юманите» Сампэ.

Все эти инциденты свидетельствуют о полном успехе гитлеровских методов пропаганды во Франции.

* * *

Первое июля 1939 года. Никогда парижский сезон не был столь блестящим. Грандиозный праздник на Эйфелевой башне в честь ее пятидесятилетия.

– Смотри-ка, вот человек, которому надоело жить, – флегматично говорит один из муниципальных гвардейцев в полной форме, который несет караул на площадке первого этажа и видит на земле тело упавшего.

Поднимается суматоха.

Оказывается, это чехословацкий военный атташе, лейтенант Бенеш, племянник президента. Горячий патриот, он не смог вынести несчастий, обрушившихся на его страну, и бросился вниз с Эйфелевой башни.

В тот же вечер, в полночь, – большой бал у американского посла Буллита.

Через день английский посол Фиппс устраивает в своем саду прием на тысячу восемьсот человек.

Четвертого июля – знаменитый вечер у польского посла Лукасевича: две тысячи приглашенных! Предел элегантности!

На лужайке при свете прожекторов посол Лукасевич, сбросив лакированные туфли, исполняет польский народный танец.

Вокруг него – весь дипломатический корпус, а также Жорж Боннэ, Галифакс, Гамелен.

Прекрасная летняя ночь, усеянное звездами небо. Сказочный сад, фонарики, гирлянды, мазурки и вальсы Шопена.

– Они танцуют на вулкане, – говорит Поль Рейно. – Да и что значит извержение Везувия по сравнению с грозящей нам катастрофой, которая вот-вот готова разразиться!

Бал, устроенный днем позже Филиппом Ротшильдом, превосходит все предыдущее.

Но 10 июля английский посол в Берлине Гендерсон, проезжая через Париж, отправляется к Боннэ, чтобы сказать ему:

– Вы должны знать, что никогда еще после 1914 года опасность войны не была столь неминуемой, как сейчас. Помните, однако: когда драка начнется, только один человек сможет еще, может быть, спасти мир, и это будет Муссолини, если он предложит конференцию!

* * *

Четырнадцатое июля, площадь Этуаль. Дипломатическая трибуна переполнена.

Перед глазами виднейших представителей союзников – Уинстона Черчилля, румынского короля Кароля, Хор Белиша и многих других – развертывается безукоризненный парад национальных и колониальных войск; оглушающий грохот танков, гул самолетов военно-воздушных сил. Парад проходит в обстановке энтузиазма населения. Он даже создает впечатление внушительной военной силы.

На дипломатической трибуне советский посол хранит молчание.

– Говорят, его беспокоит вопрос о его карьере, – перешептываются его коллеги.

Это вполне возможно, ибо переговоры о франко-русском военном пакте все больше затягиваются.

Однако, когда 4 мая Литвинов был смещен с поста министра иностранных дел, французские парламентские круги, опасаясь заключения германо-русского пакта, высказались в пользу военного соглашения с Россией. 25 мая Москва предложила Лондону и Парижу пакт о взаимопомощи. Пакт предусматривал, в частности, что «в случае войны без СССР не будет заключено ни перемирия, ни сепаратного мира».

«Направьте наконец к нам полномочную военную миссию», – настаивает Кремль. Боннэ и Чемберлен остаются безучастны. Лишь спустя некоторое время они решат послать делегацию в Москву. Ей понадобится пятнадцать дней, чтобы добраться, ибо она поедет пароходом! Ворошилов раздосадован: Боннэ и Чемберлен не дали даже «полномочий» своим представителям.