Наш поверенный в делах в Москве Наджиар, находясь проездом в Париже, заявил:

– Русские начинают приходить к мысли, что они никогда не будут считаться равноправными партнерами в тройственном союзе. И они не питают больше доверия к нам.

Доктор Вольтат – представитель рейха на конференции по китобойному промыслу. – Народ не верит в возможность войны. – Дневник графа Чиано. – Прощальный визит графа Вельчека. – Риббентроп в Москве. – «Это утка, мой дорогой, ложитесь спать, завтра увидим!» – Последняя попытка созвать конференцию в Риме. – Чрезвычайное заседание Совета национальной обороны. – Генеральный штаб считает, что вооруженные силы Франции находятся в боевой готовности. – «Я угрожаю… ты предлагаешь… они испугаются… и ты потребуешь…» – Гнев польского посла. – «От катастрофы к катастрофе мы устремимся к окончательной победе».

Лондон, 22 июля 1939 года. Экономический советник фюрера доктор Вольтат, прибывший в качестве представителя Германии на конференцию по китобойному промыслу, говорит своему английскому коллеге Хадсону:

– Третий рейх был бы готов рассмотреть вместе с вами политические соглашения, которые могли бы способствовать миру в Европе.

Хадсон возражает:

– Это бесполезно, мы не хотим возвращать вам ваши колонии, и если вы попытаетесь изменить силой нынешний статус в Европе, в частности в Данциге, то будет война…

В тот же вечер посольство Франции в Берлине телеграфирует на Кэ д’Орсэ: «Согласно сведениям из достоверного источника, канцлер Гитлер как будто проникся теперь убеждением, что Франция и Англия полны решимости выполнить свои обязательства по отношению к Польше и что, идя на крайности в данцигском вопросе, он рискует развязать всеобщую войну. Тем не менее он продолжает приводить в готовность свою армию с невероятной методичностью и точностью».

Во Франции народ не верит в возможность войны. Во всяком случае, все полагают, что война будет закончена быстро, ибо нацистский режим сразу же рухнет. Что касается генерала Гамелена, то его вера во французскую армию безгранична.

– Война будет выиграна отнюдь не авиацией, а снова французской пехотой, – повторяет он.

* * *

В Соединенных Штатах Америки конгресс расходится на каникулы, не проголосовав за изменения в законе о нейтралитете.

– Закон о нейтралитете будет изменен, как только вспыхнет война, – спокойно замечает американский посол Буллит, однако последний с настойчивостью повторяет:

– Но, господин посол, наша судьба могла бы быть иной, если бы Германия знала, что в случае войны Соединенные Штаты сразу же выступят на нашей стороне!

Восьмого августа германский посол нанес нечто вроде «прощального визита» на Кэ д’Орсэ, создав при этом у всех впечатление человека, убежденного в том, что ничто более не может остановить Гитлера.

* * *

Берхтесгаден, 10 августа. Прислонившись к широкой застекленной двери большого зала, верховный комиссар Лиги Наций в Данциге Бурхардт неподвижно стоит перед Гитлером, который в ярости мечется взад и вперед, отшвыривая ногами и руками попадающуюся на пути мебель.

– Господин верховный комиссар, роковой час пробил, – рычит Гитлер. Зная, что Париж и даже Лондон поддерживают Польшу в ее сопротивлении по вопросу о Данциге, фюрер продолжает: – Я брошу против этих поляков всю мощь новейшего оружия, о котором французы и англичане не имеют ни малейшего представления. В несколько дней Польша будет уничтожена. И если это будет всеобщая война, то я предпочитаю руководить ею в пятидесятилетнем, а не в шестидесятилетнем возрасте.

В тот же вечер в Риме, во дворце Киджи, Чиано пишет введение к своему дневнику:

«Я возвращаюсь из летней резиденции Риббентропа в Фульде. Мне кажется, что его стремление развязать войну непреклонно. Я убежден, что если бы немцам предоставили даже больше, чем они потребовали, они все равно совершили бы нападение, ибо ими овладел демон разрушения».

Три дня спустя Чиано продолжает записи:

«12 и 13 августа я был в Берхтесгадене. Гитлер полон решимости силой урегулировать польский вопрос. Он требует итальянской поддержки в соответствии со Стальным пактом. В ответ я напомнил ему о секретной статье этого пакта, согласно которой Германия до истечения трехлетнего срока не начнет войны без согласия Италии. Разговор носил чрезвычайно резкий характер. Когда я с целью удержать мою страну вне конфликта напомнил ему о традициях Савойской династии, Гитлер вскричал: «Традиция у вас означает измену!»

На это я заявил: «Италия не присоединится к выступлению Германии против Польши».

И вот Муссолини отказывается в данный момент от встречи с Гитлером.

* * *

Париж, 15 августа. На Кэ д’Орсэ никого нет.

По словам одного из наших дипломатов, очень обеспокоенного внезапным предложением Ворошилова прекратить франко-русские переговоры на время, пока Польша не даст своего согласия на проход войск, один русский белоэмигрант, агент-осведомитель министерства, сказал кому-то: «Вы никогда не заключите вашего пресловутого соглашения. Сталин подпишет пакт не с кем иным, как с Гитлером, и не позже, чем в конце этого месяца. После Мюнхена Сталин убежден, что нынешние руководители демократических правительств готовы сделать все возможное и невозможное, как только война станет неизбежной, чтобы направить удар германских армий только на одну Россию. Во Франции и Англии все еще находятся у власти мюнхенцы, а я им не доверяю, повторяет Сталин».

И этот русский белоэмигрант продолжает: «Сталин хорошо знает, что конечная цель Германии – раздавить Россию. Но в настоящее время Россия не готова к обороне, поскольку все ее планы основывались на существовании чехословацкого бастиона».

Никто не придает большого значения этим высказываниям. Тем не менее Боннэ вызывает польского посла Лукасевича.

– Разрешите проход русских войск, – говорит он ему.

Шесть дней спустя, 21 августа, польское правительство окончательно отказывается предоставить право прохода русским войскам.

– Поручили бы вы немцам охранять Эльзас-Лотарингию? – спрашивает Лукасевич.

Наш посол в Берлине Кулондр потрясен.

«Бронетанковые части и дивизии выходят из столицы рейха в направлении Силезии, – телеграфирует он Боннэ. – Эшелоны с войсками и танками идут весь день. Моторизованная колонна протяженностью более ста километров – на марше в направлении Померании на автостраде Берлин – Штеттин. Мобилизовано два миллиона человек».

Тогда Боннэ дает нашему военному атташе в Москве генералу Думенку полномочия на заключение любой ценой военного договора с СССР. «В случае необходимости русские войска пройдут через Вильно, – предлагает Боннэ, – я это гарантирую». Но Ворошилов отказывается. «Польша – суверенное государство. Франция не может давать обязательства от ее имени», – говорит он.