— были люди без надлежащего образования и очень плохо разбирались в тонкостях тех вопросов, которые затрагивались в прениях. Всего было хуже, когда появлялся пристав, на мундире которого гордо красовался университетский значок. Это были — самые несносные. Они, видимо, стремились отличиться перед своим начальством умением, что называется, "срезать" патентованного оратора и придирались для этого ко всякому случаю — удобному и неудобному, причем этот самый университетский значок нисколько не предохранял их от сумбурной путаницы в мыслях, но выступали они с этим сумбуром с самоуверенным апломбом. А пристава-"простецы" нередко чувствовали себя довольно растерянно. По-видимому, данные им инструкции не были ясны и определительны для них, и они сплошь да рядом становились в тупик. Как поступить? Проморгаешь какое-нибудь преступное слово оратора — под ответ попадешь, ибо по митингам ходили в партикулярных одеждах тайные ревизоры и над самими приставами; а сунешься невпопад с замечанием оратору — и можешь в дураках оказаться, он же тебя на смех поднимет… Положение такого "недреманного ока", которое само хорошенько не знало, где именно торчит запрещенная крамола, было не из завидных.

Помню, как-то раз я, излагая на митинге свой доклад, уловил краем уха шепот, которым обменивались пристав и его помощник, сидевшие за столиком у самой кафедры. "Что он, не опасно говорит?" — спрашивал пристав своего помощника. "А черт его знает, — шепотом отвечал помощник, — кажется, пока ничего". Однажды нашелся и такой пристав, который, видимо с отчаяния, подошел ко мне перед началом митинга и сказал: "Уж вы, профессор, будьте так добры, если я вас буду останавливать, не подымайте меня на издевку". Это был старик, редкая седая щетина торчала у него на голове, лицо выражало одну мысль: "Черт бы побрал всю политику, вот она где у меня сидит…" Никак не ожидал этот человек, что на старости лет придется ему раскидывать мозгами над такими неслыханными вопросами, в которых сам черт ногу сломает. Мне по человечеству стало его жаль, и я обещался "не поднимать его на издевку".

Наконец можно было вздохнуть свободно: предвыборная кампания кончилась. В Петербурге и Москве опять полная победа досталась кадетам. От города Москвы прошел в Думу и я вместе с Павлом Долгоруковым, Маклаковым и Тесленко. Открытие Думы было назначено на 20 февраля 1907 г.

Политическая физиономия второй Думы сильно отличалась от первой. Центр вместо кадетов заняли теперь "трудовики": фракция, состоявшая из густой группы крестьянских депутатов, которыми руководили три-четыре интеллигента, в том числе доктора Караваев (потом убитый) и Березин. Впрочем, как увидим, иногда эта крестьянская армия решительно выходила из повиновения своим вождям. Кадеты, сдвинутые с прежних мест "трудовиками", составили во второй Думе левую окраину правого крыла. Правее их шла прослойка из небольшой группы октябристов и умеренных правых, и затем крайне правое крыло составили "истинно русские", т. е. черносотенные депутаты с такими матадорами "Союза русского народа", как Пуришкевич, Келеповский, Крушеван. На правой окраине левого крыла находилась небольшая кучка народных социалистов (во главе их были Волк-Карачевский, умерший при большевиках в тюрьме, и Демьянов, умерший в эмиграции в Праге), затем следовали социалисты-революционеры и крайне левое крыло было занято социалистами-демократами: меньшевиками и большевиками. Лидерами меньшевиков были грузины Церетели и Джапаридзе, а от большевиков всего чаще выступал Алексинский. Чрезвычайно оригинальное явление представлял собою депутат Наливкин: вице-губернатор одной из среднеазиатских областей и автор дельных научно-географических работ, вошедший в состав большевистской фракции. Когда он защищал с думской трибуны позицию социал-демократов, не упуская случая при этом поставить на вид свое вице-губернаторство, это всегда производило эффект чрезвычайный.

Итак, вторая Дума по своему политическому составу была значительно левее первой, но в то же время в ней была темпераментная и шумная группа крайних правых, которые совсем отсутствовали в первой Думе. Конституционалисты-демократы не могли уже рассчитывать на ту руководящую роль, которая принадлежала им в первой Думе. Тем не менее роль им предстояла довольно значительная. Ни одна фракция не имела в своей среде людей, настолько подготовленных к парламентской деятельности, каких было немало во фракции к.д. И все чувствовали, что без к.д. не удастся наладить думской работы. Вот почему и председатель Думы (Головин), и секретарь Думы (Челноков) были избраны из фракции к.д., хотя от намерения провести своего кандидата и на место одного из товарищей председателя кадетам пришлось отказаться вследствие несогласия на это других фракций и в товарищи председателя были избраны "трудовик" Березин и беспартийный Познанский. Во всех думских комиссиях кадеты играли очень значительную роль, точно так же, как и в общих собраниях Думы в общем направлении дел многое зависело от выступлений кадетских ораторов, среди которых была такая унаследованная от первой Думы ораторская сила, как Родичев, и такой блестящий по ораторским и тактическим дарованиям новый депутат, как Маклаков, и еще ряд других выдающихся юристов и экономистов (Тесленко, Пергамент, два Гессена, Струве, Булгаков и др.). Кузьмин-Караваев не принадлежал к парии к.д., но по духу он, конечно, шел с ней рука об руку во всех основных вопросах. Веская роль принадлежала вступившему в партию к.д. Кутлеру, имевшему большой служебный опыт и ушедшему из рядов высшего чиновничества после отвержения составленного им проекта аграрной реформы, почти совпадавшего с аграрной программой партии к.д. Был тут и впервые вступавший на парламентское поприще Шингарев, впоследствии уже в третьей и в четвертой Думах выросший в крупного парламентского деятеля, всегда выступавшего одним из главных оппонентов Коковцова при обсуждении бюджета.

Итак, фракция к.д. и во второй Думе располагала достаточными силами. Но теперь ее задача была очень трудна и неблагодарна. На ее долю выпадали ответственные усилия, направляемые на укрепление авторитета народного представительства, а между тем руль второй Думы находился вовсе не в ее руках, и ей было очень нелегко проводить те постановления, которые ей представлялись необходимыми, среди господствовавшего во второй Думе разброда, вытекавшего из крайней дробности ее политического состава. Было несколько очень критических моментов в жизни второй Думы, когда вообще оказывалось невозможным достигнуть какого-либо определенного большинства по вопросам первостепенной важности или когда сформирование такого большинства зависело всецело от того, на чью сторону склонится "польское коло", — небольшая группа депутатов от губерний царства Польского.

Перед открытием второй Думы со всех сторон слышались указания на необходимость "беречь Думу", т. е. заботливо воздерживаться от резких демонстраций, которые могли бы вызвать ее довременный роспуск. Крестьянские депутаты только и говорили о "бережении Думы" и ссылались на то, что крестьянство, пославшее их в Думу, хочет, чтобы Дума добилась для крестьян земли и достигала бы этой цели настойчиво, но терпеливо и не "лезла