Впрочем, перед таким разговором стоит, возможно, разыскать хоть что-нибудь похожее на убедительное свидетельство. Пол вернулся из Ливерпуля утром пятницы, когда собирался совет директоров, и размышлял об этом даже больше, чем о задуманной атаке на мистера Мельмотта. Быть может, если найти попутчика, у него что-нибудь удастся выведать. Мужа звали Карадок Карсон Хартл. Если Карадока Карсона Хартла видели в штате Канзас в последние два года, это, безусловно, будет достаточным свидетельством. Что до дуэли, ее очень трудно будет доказать, а если и удастся, трудно будет утверждать, что она дает ему полное право разорвать помолвку. Был еще слух, не подтвержденный, впрочем, во время его последней поездки в Ливерпуль, что в Орегоне она кого-то застрелила. Можно ли проверить эту историю? Если все слухи верны, Пол будет чист перед собой.

Однако мысль о детективном расследовании ему претила. Вправе ли он наводить такие справки о женщине, которую держал в объятьях? И будет почти необходимо держать ее в объятиях, пока он проводит изыскания – если только не заниматься ими с ее ведома. Быть может, его долг как мужчины – сказать ей все? Обратиться к ней так: «Мне сказали, что твоя жизнь с первым мужем была, мягко выражаясь, неординарна и ты даже дралась с ним на дуэли. Я не могу жениться на женщине, которая дралась на дуэли, тем паче с собственным мужем. К тому же мне сказали, что ты застрелила еще одного джентльмена в Орегоне. Возможно, джентльмен этого заслуживал, но что-то в таком поступке меня коробит – без сомнения, иррационально, – и по этой причине я тоже отказываюсь на тебе жениться. Вдобавок мне сказали, что мистера Хартла совсем недавно видели живым. С твоих слов я понял, что он умер. Без сомнения, ты могла заблуждаться. Однако я не обещал бы на тебе жениться, если бы знал правду, поэтому считаю себя вправе расторгнуть помолвку, основанную на ошибочных сведениях». Безусловно, трудно будет изложить все эти подробности, но он сможет излагать их постепенно – если в процессе не повторит судьбу джентльмена из Орегона. По крайней мере, можно объявить ей причины, по которым он считает себя свободным, а там будь что будет. Такое решение Пол Монтегю принял в поезде из Ливерпуля, и эта забота тоже тяготила его, когда он поднялся, чтобы в одиночку выступить против мистера Мельмотта.

После заседания он пошел в «Медвежий садок». Быть может, в отношении совета директоров Пола больше всего мучило убеждение, что он тратит деньги, которых не имел бы, если б не состоял в совете. На заседании его этим попрекнули, и он в свое оправдание сослался на средства, которые вложил в фирму «Фискер, Монтегю и Монтегю», – предполагалось, что они пошли на железную дорогу. Однако деньги, которые он тратил, доставались ему таким сомнительным образом, что при необходимости дать в них отчет он бы не сумел сказать ничего внятного. Тем не менее Пол много времени проводил в «Медвежьем садке» и, если не был зван в гости, обедал там. В тот вечер Ниддердейл предложил ему сесть за один стол.

– Из-за чего вы сегодня так взъелись на Мельмотта? – спросил молодой лорд.

– Я не хотел на него взъедаться, но думаю, раз мы называемся директорами, то должны что-то об этом знать.

– Полагаю, да. Я так точно не знаю. Я скажу вам, о чем думаю. Хоть убейте, не пойму, за что меня сделали директором.

– Потому что вы лорд, – прямо ответил Пол.

– Видимо, что-нибудь в таком роде. Но какой им от меня прок? Никто не думает, будто я разбираюсь в делах. Разумеется, я в парламенте, но редко бываю там, если только меня не зовут проголосовать. Все знают, что я сижу на мели. Ничего не понимаю. Родитель сказал, чтобы я вошел в совет, и я вошел.

– Все говорят, будто между вами и дочерью Мельмотта что-то есть.

– Даже если и так, при чем тут железная дорога? И отчего в совете Карбери? И, ради всего святого, зачем там старый Грендолл? У меня в карманах ветер, но попроси кто назвать двух самых безденежных людей в Лондоне, я бы указал на старого Грендолла и молодого Карбери. Я много об этом думал, но так и не могу взять в толк.

– Я тоже об этом думал, – сказал Пол.

– Полагаю, со старым Мельмоттом все в порядке? – спросил Ниддердейл.

На этот вопрос Полу трудно было ответить. Как может он нашептывать свои подозрения жениху – или, по крайней мере, одному из женихов – Мари Мельмотт?

– Можете говорить прямо, – кивнул Ниддердейл.

– Мне нечего сказать. Говорят, он самый богатый человек на свете.

– Живет он так, будто это правда.

– Не представляю, отчего этому не быть правдой. Насколько я понимаю, о нем ничего толком не известно.

Когда товарищ ушел, Ниддердейл сел и задумался. Ему пришло в голову, что он «изрядно влипнет», если женится на дочери Мельмотта из-за денег, а у нее ничего не окажется.

Чуть позже он пригласил Монтегю сыграть в карты.

– Карбери, Грасслок и Долли Лонгстафф уже ждут, – сказал он.

Пол отказался – ему было не до игры.

– Бедняги Майлза там нет, если вы этого боитесь, – сказал Ниддердейл.

– Майлз Грендолл меня бы не остановил, – ответил Монтегю.

– Меня тоже. Разумеется, я не хуже других понимаю, что это стыд и позор. Но я, господи прости, должен человеку в Лестершире бог весть сколько за содержание лошадей, и это очень нехорошо.

– Вы когда-нибудь ему заплатите.

– Наверное – если не умру раньше. Но я бы все равно держал лошадей, даже не будь у меня в будущем никаких денег. Только в таком случае мне бы не верили в кредит. И на мой взгляд, это одно и то же. Мне нравится жить вне зависимости от того, есть у меня деньги или нет. И боюсь, мне ничуть не совестно задолжать. Но я и другим даю жить. Карбери постоянно говорит гадости про бедного Майлза. Сам он играет, не имея и гроша, чтобы расплатиться. Если бы он проиграл, Фосснер не выручил бы его и десятью фунтами. Но поскольку он выигрывает, то держится, словно сам Мельмотт. Идемте.

Монтегю не пошел играть. Без всякой определенной цели он вышел из клуба и медленно побрел на север, пока ноги не принесли его на Уэльбек-стрит. Он сам толком не понимал, как здесь оказался, и, выходя из «Медвежьего садка», точно не думал нанести